Пребраженцы уделяют особое внимание подготовки кадров

Проректор по учебной работе Дальневосточного государственного технического рыбохозяйственного университета, заведующая кафедрой «Промышленное рыболовство», кандидат экономических наук и эксперт «Открытой отрасли» Светлана Лисиенко отмечает активность и внимание рыбаков, которое они стали уделять в последнее время кадрам.

«Крупные компании со всего Дальнего Востока начали обращаться к нам с заказами на подготовку специалистов, привлечение студентов на практику, идёт процесс заключения договоров о сотрудничестве, в том числе долгосрочном. В последнее время представители руководства и кадровых служб таких компаний, как Преображенская база тралового флота, «Океанрыбфлот», «Южморрыбфлот», «Экарма» и других у нас в вузе частые гости. Всё потому, что рыбопромышленники уже по-настоящему начали задыхаться от нехватки грамотных рабочих, специалистов, а суда нужно отправлять на путину без задержек. Сегодня во всех районах Дальневосточного бассейна на промысле находится свыше 200 рыбодобывающих судов, и то, как они отработают, зависит от опыта и знаний тех, кто непосредственного находится в море. Поэтому компании готовы брать к себе и молодых ребят, привлекают их хорошими условиями труда и проживания, гарантиями и перспективами профессионального роста.

У крупных хозяйственных предприятий, которые грамотно планируют свой бюджет, есть деньги и на социальные программы, и на развитие своих мощностей. А кое-кто может предложить рабочие места даже на новострое. Та же Преображенская база тралового флота, которая построила себе БМРТ «Генерал Трошев» и уже планирует новые заказы, – это хороший пример того, как можно правильно распоряжаться амортизационными отчислениями от работы своего действующего флота, направляя эти деньги не в чей-то карман, а на постройку нового судна.

Но это возможности крупных компаний. Когда у тебя полпарохода в распоряжении, то голова, конечно, занята совсем другим: как бы себя прокормить да чем бы судно заправить. Так что, я уверена, в рыболовстве государству необходимо поддерживать не слабых, а тех, кто в состоянии работать и совершенствоваться технически. Кстати, показателем стабильности и устойчивости компании является ее история, поэтому «исторический принцип», про который сегодня так много говорится, конечно, должен оставаться в основе распределения квот.

Но при этом пора говорить о совершенствовании самой системы государственного управления процессом лова. Это необходимо делать, если мы хотим и дальше повышать показатели рыбной отрасли.

Пока что целевые установки по достижению рыбной отраслью запланированных значений у нас основываются на экстенсивном способе развития: считается, что чем больше вылов, тем лучше. А то, что повышение вылова (якобы с одновременным увеличением степени освоения квот) происходит за счёт двух-трех основных массовых объектов, остается без внимания. Вот, к примеру, камбала: процент освоения ОДУ по одной из промысловых зон в 2011 году всего 28,5 процента. По макрурусу и того меньше – 22-25 процентов. Чуть лучше ситуация с навагой – 48,2 процента, сельдь – 52,45 процента. Минтай, конечно, на этом фоне выгодно выделяется – 90-97 процентов. Хотя если взять тот же минтай, но уже по подзоне Приморье, то там вылов не превышает и 20 процентов.

Вот мы видим свежие данные: освоение ОДУ за 10 месяцев 2013 года – в целом менее 50 процентов. И так из года в год. Хотя общий вылов при этом демонстрирует положительную динамику. За счёт чего? Думаю, все понимают, что ежегодное увеличение ОДУ минтая или сельди позволит достигать прогнозные показатели, но не повысит качество работы всей системы «добыча» в Дальневосточном бассейне, где каждый промысловый район изобилует объектами, которым уделяется куда меньше внимания.

Причины сложившейся ситуации – в отсутствии системности в управлении отраслью. Я считаю, что сегодня очень неэффективно используются данные мониторинга. Ежедневно с промысла поступают сведения о количестве судов в море, составе флота, фиксируется множество показателей эффективности работы (средние уловы на судно, на одно траление и так далее). Есть и оперативные сведения о погоде, ледовой обстановке, аварийных ситуациях – то есть, можно оценивать условия, в которых приходилось работать судам.

В период основных путин создаются штабы: минтаевый, сайровый, лососевый, куда стекается вся информация, пишутся отчёты, принимаются оперативные решения… В зонах масштабного промысла работают начальники промысловых районов. Но в итоге всё равно не происходит самого главного – адекватного анализа результатов работы на путине и выработки решений, предложений по оптимизации организации взаимодействия промысловых единиц и промысловых процессов в целом. Не выясняются причины простоя судов: на чём потеряли, почему это произошло и что нужно сделать, чтобы избежать подобного в следующий раз. Нет самого главного – планирования.

Почему этого не происходит? Полагаю, либо так кому-то нужно, либо просто отсутствуют профессионалы, имеющие необходимые для такой работы навыки, опыт и знания. Кроме того, есть ограничения по «вмешательству» в работу пользователей биоресурсов – частных компаний, коими являются практически все рыбодобывающие организации.

Государство может лишь наблюдать за тем, как рыбаки осваивают выделенные квоты, ётолько по количественному показателю – объёмам добычи. И хорошо, если выдался «рыбный» год, а если нет? Сегодня лосось не подошёл, завтра что-нибудь произойдёт с минтаем. Это природа, это поведение объекта промысла, которое описывается вероятностно и не подлежит совершенному прогнозированию. А в это время заканчивается одна госпрограмма развития отрасли, её признают неэффективной, поскольку показатели не достигнуты, средства недоиспользованы. Вновь направляется уйма денег на разработку новой, причём разработчики остаются прежними. Но, пытаясь повлиять на следствие, они не могут или не хотят по-новому взглянуть на первопричины происходящего. Пытаются заставить рыбака строить «правильный» флот и выпускать «правильную» продукцию. И всё это вместо того, чтобы скорректировать сам стандарт промысла, заложив в его основу плановость.

Почему, проанализировав накопленную информацию с промысла, государство не может сделать заключение и сказать рыбаку, сколько он должен освоить, – определить ему плановую норму освоения? Почему нельзя по-государственному организовать промысел, обосновав и предложив всем пользователям стандарт поведения и функционирования, основанный на оптимальных организационно-управленческих схемах? А уже на каких судах, кем построенных и с помощью каких орудий лова можно будет выполнить этот план – решает сам рыбак, это его профессия.

У государства есть рыночные механизмы стимулирования. Рыбак сегодня – это прежде всего предприниматель, которого можно заинтересовать повышать эффективность своей работы. И если он действительно хорошо занимается своим делом, то его можно поощрять налоговыми преференциями, предлагать выгодные программы кредитования, лизинга, снижать плату за ресурс в конце концов.

Конечно, если план выполняться не будет, то на основании данных с промысла можно разобраться в истинных причинах этого: была ли в районе плохая погода, случилась авария либо судно просто неэффективно отработало на фоне остальных. На основании этого уже можно будет делать выводы и корректировать, например, размер доли квоты. Такими методами, на мой взгляд, можно было бы бороться с «квотными рантье», существующими лишь за счёт торговли своими долями квот.

Сегодня большинство тех, кто реально работает, кто заинтересован в росте и развитии своих предприятий. Да и современных технологий для качественной работы хватает – есть, кому проектировать и где строить. Главное, не ограничивать рыбака в возможностях совершенствоваться и не навешивать на него обязанностей развивать попутно пару-тройку отечественных отраслей – это не его забота.

Любое новое правило должно вводиться постепенно. Потребуется переходный период, за который можно было бы подтянуть техническую базу и теорию, вооружиться научной основой – научиться ведь можно всему. Промрыбак должен знать и уметь применять на практике технологии рыболовства: это и методы предотвращения выхода объекта промысла из зоны облова, и принципы ведения рационального рыболовства с выходом на его устойчивость, и принципы эффективной организации промысла и производственного процесса на судне. Повторюсь, всё это можно и нужно оценивать – это производственная логистика применительно к процессу добычи водных биоресурсов.

Кроме того, на основании данных об имеющихся у отдельно взятой компании квотах и составе судов можно составлять план рациональной работы, то есть получения максимальной прибыли на несколько лет вперёд с учётом промысловых потерь. Кстати, мы на кафедре «Промышленное рыболовство» в Дальрыбвтузе обучаем этому студентов и выполняем реальные расчёты для предприятий на основе хоздоговоров, поскольку своих специалистов, способных делать эту работу, у них пока нет.

Куда сложнее бороться с безграмотностью госструктур, которые сегодня осуществляют контроль за промыслом. Кто и когда, например, придумал, что инспектор рыбоохраны должен досконально разбираться лишь в биологии гидробионтов? Сегодня практически все нарушения связаны с организацией производственного процесса на добывающем судне: специалисты нашей кафедры постоянно привлекаются к проведению соответствующих экспертиз. И практика показывает, что представители контролирующих органов порой не знают даже расшифровки аббревиатур промысловых судов – РТМС, БМРТ, СТР, БАТМ, не представляют себе конструкционных различий между тралом и снюрреводом. Между тем, если наказывать рыбака за нарушения правил рыболовства, то это нужно делать грамотно, профессионально, доказательно, а не заниматься «придирками». Но инспектор, обладающий только биологическими знаниями, этого сделать не сможет.

Повышение уровня знаний данной категории должно происходить двумя путями: необходимо привлекать к работе в таких должностях профессиональных специалистов, имеющих базовое образование по промышленному рыболовству, либо повышать их квалификацию и проводить профессиональную переподготовку.

Вопросы вызывает и квалификация специалистов в некоторых территориальных управлениях Росрыболовства, которые, в частности, выдают разрешения на вылов водных биоресурсов, уже содержащие основания для совершения браконьерства. Речь идёт о разрешениях на использование определенных орудий лова и объектов промысла, которые фактически не могут быть изъяты без нарушения правил рыболовства. Например, разрешение на добычу минтая и сельди тихоокеанской – трал донный и трал разноглубинный. Знающие люди понимают, что после окончания промысла минтая (15 апреля) суда могут перейти на добычу сельди. И в том, и в другом случае используется трал разноглубинный. К чему тогда в разрешении указывать трал донный? Ответ – чтобы ловить минтай в период интенсивного нереста. Сельдь никогда не добывалась тралом донным по принципам формирования промысловых скоплений. Откуда берутся такие разрешения? Вопрос, конечно, интересный…

Речь должна идти о разработке стандартов. И стандартизировать нужно не только промысел, но и саму процедуру организации и управления этим процессом. Конечно, такая работа должна проводиться только с привлечением практиков и науки от самой отрасли, должны организоваться общественные обсуждения и учитываться успешный опыт других стран. Но как бы ни было сложно, делать это всё равно придётся, если государство хочет повысить ответственность и отдачу от использования собственного ресурса, если оно заинтересовано в развитии рыбной отрасли.