«Всё должна решать гармония» — творческие секреты знаменитого тенора Отара Джорджикия

«Лирико-драматическим» называют вокал Отара Джорджикия специалисты, публика восторженно отзывается о его исполнении… Могли ли когда-то жители маленького грузинского села, слышавшие, как целый день на крыше дома поет маленький мальчик, предположить, что он станет звездой…

Должен любить…

— Отар, вы не впервые во Владивостоке. В этот раз на Приморской сцене Мариинского театра вы выйдете на сцену в операх «Тоска» и «Дон Карлос»…

— Да, причем партию Дона Карлоса я впервые спою во Владивостоке, такой своеобразный дебют будет. Всегда, когда партию исполняешь впервые, это как проба пера. Вот когда ты 10 раз споешь одну и ту же партию, ты уже на сцене свободен, знаешь все ее детали… Певцы не любят об этом говорить, но в первом исполнении крайне редко удается показать все жемчужинки, все чудесные нюансы партии. Потому что ежесекундно думаешь о ритме, о том, куда нужно пойти в этой мизансцене, о костюме, к которому ты еще не привык и он мешает… Через 10 исполнений же ты и в этом костюме, и в этой партии — как рыба в воде.

«Тоска» — одна из моих любимых опер, и к Каварадосси я с детства отношусь с нежностью. Как человек, мой герой мне приятен. Он очень храбрый. Он художник, творческая личность. Он влюблен, он гордый человек, за честь и любовь идет на бой… Это красиво, внушает уважение. А какая партия прекрасная, какая музыка, обе арии Каварадосси — жемчужины тенорового репертуара!

Это всегда была одна из моих любимых партий, партий, которые я очень хотел спеть. Удалось ее исполнить всего два года назад — и это было как сбывшаяся сокровенная мечта, как греза наяву.

Я дебютировал тогда и в театре — Ла Скала — и в роли.

— Тенорам редко достаются партии негодяев или отрицательных персонажей. Чаще всего их герои — те, к кому публика проникается симпатией… Вы своих героев внутри себя оправдываете?

— Обязательно! Невозможно иначе. Даже если мой герой — отрицательный персонаж, я должен его любить, иначе на сцене публика мне просто не поверит. Я должен быть искренним, разделять ту линию, которую ведет герой, иначе в зале увидят фальшь.

— А правда, что тенора всегда немного влюбляются в своих партнерш, чтобы любовные дуэты звучали искренне?

— Хм… Я об этом не думал. Да, на сцене ты должен ее любить. Любить! Даже если в жизни, за кулисами у вас не самые хорошие отношения, а порой и совсем не хорошие. Но на сцене ты обожаешь ее — как актрису, как женщину, как исполнительницу. Иначе публика разочаруется.

Спасибо учителям

— На творческом пути вам повезло с партнерами… Например, не так давно вы пели «Тоску» вместе с Анной Нетребко…

— Да. Я счастлив, что все мои партнеры были великолепными исполнителями и прекрасными артистами, от них я очень, очень многому научился: Ренато Брузон, Паата Бурчуладзе, Эдда Мозер, Людмила Иванова, Алла Бростерман, Мзия Бахтуридзе и многие другие мои коллеги и учителя. К сожалению, просто не могу всех перечислить, но поверьте — я им всем благодарен от души. Они помогли мне стать лучше. Советы, которые они мне дали, до сих пор помогают в сложных ситуациях.

Что касается работы с Анной Юрьевной… Я еще студентом мечтал выйти с ней на одну сцену. И вот мечта сбылась. Я помню, как прошла наша первая репетиция — как на крыльях пронеслась. Анна Юрьевна из тех певиц, с которыми на сцене ты всегда поешь лучше, чем обычно. У нее особая энергетика, добрая, вдохновляющая, помогающая партнеру. Знаете, после премьеры в Ла Скала я улетел в Санкт-Петербург, потом был в Мадриде, прошло примерно полмесяца, и вдруг мне звонят из театра: исполнитель заболел, нужно срочно его заменить. Полмесяца после премьеры я не пел партию! И что вы думаете? Прилетел — и все прошло отлично. Без репетиций! Вышел — и спел вместе с ней. В том числе благодаря Анне Юрьевне.

Награждайте певцов аплодисментами

— Вы воспринимаете сложные партии как вызов себе или как возможность научиться чему-то новому?

— Федор Шаляпин писал в своей книге примерно так: певец должен петь то произведение, которое для него удачно. Не нужно петь все подряд.

Так что я не воспринимаю сложные партии как вызов. Мы должны делать то, что удается, идти в ногу со своей натурой, не пытаясь ломать себя. Если тебе партия удается, если тебе хорошо, когда ты ее поешь, если делаешь это не через силу, не через себя, — это правильно. Нужна гармония.

— Есть ли у вас партия, о которой вы только еще мечтаете?

— Если честно, все роли, которые я пою, как раз те, о которых мечтал. Но есть партии, которые выучил, но до сих пор пока не спел ни разу. Например, Эдгардо в «Лючии ди Ламмермур». Считаю, что это одна из самых красивых романтических опер, и надеюсь, что все же спою Эдгардо. Есть и другие партии, конечно. Но они для меня как ступеньки на пути совершенствования. Каждой роли — свое время.

— Вы как артист работаете с разными режиссерами… Вы послушны их воле или имеете свое мнение?

— Скорее, послушный. Слава богу, что режиссеры, с которыми я имел честь работать, находили со мной общий язык, прислушивались к моему мнению. Мы взаимно уважали друг друга и всегда могли договориться.

Конечно, у певцов всегда есть претензии к режиссерам. Знаете, работа на сцене — это огромный труд и очень большой стресс. Бывает, ночами не спишь, работая над ролью, над партией. Нельзя просто выйти и спеть, как думают некоторые. Бессонная ночь, много репетиций, даже сильный ветер, перемена давления — все это отражается на голосе. Так что награждайте певцов аплодисментами — они это заслужили!

— Вам приходилось петь в неудобных костюмах, в сложных условиях?

— Не помню. Наверное, мне везет. Вообще, считаю, что стремление режиссеров заставлять певцов бегать по сцене, постоянно двигаться, петь лежа или в подвешенном состоянии должно быть оправдано сутью оперы, должно гармонично сочетаться с задумкой композитора.

Помните «Аиду» в постановке Дзеффирелли? Разве там много суеты, беготни, бессмысленного движения? Нет! Там все в гармонии, все имеет смысл. И это одна из лучших постановок оперы, на мой взгляд! Красиво, продуманно, пронизывающе… Все должна решать гармония, все должно быть органично.

«Ты встретишь меня пением…»

— Говорят, что итальянцы рождаются музыкальными, и для Грузии это тоже справедливо. Грузины — поющая нация?

— Полностью согласен. Я вырос там, где все пели. Причем моя семья к музыке не имела никакого отношения. Но когда я был мальчиком, и мы с моими друзьями ехали на такси на стадион, чтобы поиграть в футбол, мы пели по дороге. Всю дорогу. И ни разу с нас таксисты не взяли денег! Они так любили, так ценили музыку… Да, в Грузии даже если у человека нет слуха, он обожает музыку, он с ней живет…

— Вы в детстве хотели быть певцом?

— Моя мама, мой отец не имеют никакого отношения к музыке. Папа — инженер, мама — врач. Но в детстве я целыми днями пел. Помню, бабушка говорила: если по дороге домой с работы я слышу пение Отара, то точно знаю, что семья дома. Меня иногда просили помолчать хотя бы час. А я, маленький, забирался на крышу дома и пел. И слышно было далеко, на все село, бабушка не зря говорила (смеется). Я очень хотел стать актером, потом футболистом. И играл неплохо, между прочим…

— А кто вас отвел в музыкальную школу?

— Мама. Вот именно она хотела, чтобы я стал оперным певцом, именно оперным. Не знаю, почему. И еще… Мой отец ушел из жизни в 2010 году. Но пару месяцев назад, разбирая семейный архив, я нашел его письмо ко мне, стихи, написанные им, когда я только родился. И последняя строчка там звучит так: когда я прихожу домой, ты встретишь меня пением… Мне тогда был всего месяц! Как отцу пришла в голову именно эта строчка, почему? Удивительно…

— А когда вы пошли в музыкальную школу, футболу пришел конец?

— Да. Но я до сих пор люблю погонять мяч, и когда есть время, с удовольствием играю.

В 13 лет я пошел в музыкальную школу, в 16 лет мой маэстро Нодар Андгуладзе, сын знаменитого Давида Андгуладзе, учителя Зураба Анджапаридзе и Зураба Соткилавы, сказал мне, что я — баритон. Причем в это же время я пел в грузинском хоре, причем басом…

А про то, что я все же тенор, выяснилось позже, когда учился в Вене… Тогда мне подарили диски Франко Корелли, и я, впервые его услышав, подумал: если становиться певцом, то именно таким. Это нереально, невероятно, как он поет!

Решив развиваться как тенор, я вернулся в Тбилиси, окончил консерваторию, много работал с моим маэстро. Когда учился, в студии при консерватории пел Неморино, Ленского, пел в «Риголетто»… Так оно и пошло дальше.

— Ваша мама счастлива, что вы стали певцом?

— О да! Очень. Она приходит на мои спектакли, даже в Цюрих приехала, чтобы посмотреть, как я пою вместе с Пласидо Доминго. И была очень счастлива.

— Как вы снимаете усталость, есть ли у вас надежный тыл?

— Конечно. Моя жена и две чудесные дочки — самое главное в моей жизни. Дом, его аура, его атмосфера меня вдохновляют, дают силы…

— Вы учите ваших дочерей музыке?

— Я нет, а жена — да, она преподает музыку и она замечательный специалист.

— Если выяснится, что девочки мечтают идти по вашим стопам…

— Благословлю. Нельзя мешать тому, что говорит сердце человека. Надо поддержать.

СПРАВКА

Отар Джорджикия — приглашенный солист Мариинского театра, лауреат VI Международного конкурса оперных артистов Галины Вишневской (Москва, 2016, I премия).

Окончил Тбилисскую государственную консерваторию им. Вано Сараджишвили. В 2011 году стал лауреатом конкурса Ладо Атанели в Тбилиси, после чего получил возможность посетить оперные мастер-классы в Швейцарии и Италии.

С 2013 года — солист Грузинского театра оперы и балета им. Захария Палиашвили в Тбилиси.

В 2016 году дебютировал в Мариинском театре в партии Габриэля Адорно в опере «Симон Бокканегра» (Пласидо Доминго в заглавной роли, дирижер Валерий Гергиев).