18 декабря у Покровского кафедрального собора Владивостока открыли бюст последнего российского императора Николая Второго. О накрывшей город «мемориальной эпидемии» — журналист и писатель Василий Авченко.
Тема эта скользкая, потому что почти любой памятник — высказывание политическое, а Гражданская война, как оказалось, в 1922 году отнюдь не завершилась.
Да, к некоторым из появившихся в последние годы памятников вопросов нет: те же Муравьёв-Амурский или мемориальная доска Геннадия Лысенко на Ивановской (поэта вспомнили сами читатели — не чиновники и не функционеры писательских союзов, попортившие ему немало крови ещё при жизни).
Есть «игровые» монументы, растущие из городской мифологии, — как песенная Катюша на Моргородке (что на Моргородке — это правильно: Владивостоку нужна децентрализация). Спальных районов у нас много, мифологический ряд можно продолжить: проводник Дерсу, разведчик Штирлиц, партизан Левинсон, капитан Врунгель. Здесь же вспомним моряка загранплавания на Океанском проспекте, порой величаемого «фарцовщиком». У театра Горького сидит с гитарой Высоцкий, первым открывший «закрытый порт Владивосток»; дополнительным свидетельством этой открытости стали памятники Юлу Бриннеру и протоблогерше Элеоноре Прей.
Памятниками становятся не только люди, но и машины: подлодка С-56 и корабль «Красный вымпел», сейнерок на Голдобина, вертолёт у штаба морской авиации на Второй Речке, танк у Дома молодёжи. Не хватает разве что праворульного автомобиля — народной «короллки», «пацанского» Mark II или же воспетого Ильёй Лагутенко «крузака» (естественно, глядящего колёсами в небо).
Интересно вот что: когда «нога у кого надо нога», памятники, даже неочевидные, возникают с восхитительной лёгкостью, бесстыдством точечных новостроек и избыточностью «административно-торговых центров». В других случаях вопросы «висят» годами. Так было с улицей капитана Щетининой. Теперь высказана идея назвать какой-либо географический объект именем прославленного ледового капитана Вадима Абоносимова — как думаете, сколько времени займёт решение этого вопроса?
Настоящая война развернулась в Петербурге вокруг доски Маннергейма. Наш город — поменьше и попровинциальнее, накал слабее, но тот же памятник Николаю Второму наверняка у многих вызовет вопросы. А доска Колчака на здании Морвокзала с цитатой, звучащей издевательски для знающих её контекст? Почему именно на Морвокзале, почему без общественного обсуждения? Для многих ли горожан Колчак — «свой в доску»? Говорят, это попытка примирить красных и белых. По-моему, наоборот: расколоть общество.
Здесь же, на Морвокзале, хотят поставить памятник китобоям. Это уже вызвало дискуссию в социальных сетях. Проблема не в том, аргументы какой из сторон более состоятельны, а в том, что единственная реальная площадка для обсуждения —«Фейсбук». Все совещания руководство вокзала проводит в закрытом режиме.
В каком-то километре от доски Колчака стоит Лазо, которым тоже не все довольны — вернее, тем, что партизан занял постамент, принадлежавший адмиралу Завойко. Герою обороны Петропавловска в Крымскую войну фатально не везёт: посёлок его имени переименовали в Елизово, корабль — в «Красный вымпел», с постамента подвинули. Периодически поднимается вопрос о том, чтобы вернуть адмирала. Но не хотелось бы, чтобы Лазо сбрасывали с пьедестала, как когда-то сбросили Завойко.
А Илья Муромец в Адмиральском сквере, и без того перегруженном мемориальными объектами? А выходящий из моря Солженицын на Корабельной набережной? И тут с горожанами не советовались.
Однажды попытались — но ничего не вышло. Помнится, мэрия проводила опрос на тему «какому писателю не хватает памятника во Владивостоке». Победил Чехов, бывавший в наших краях и создавший настоящую энциклопедию дальневосточной жизни — «Остров Сахалин». И — тишина.
Памятник создателю самбо, первому русскому дзюдоисту Василию Ощепкову — идея отличная. Но центр «Амурский тигр», выделивший на это средства, решил включить в скульптурную группу двух тигрят, пояснив: при разработке приёмов самбо Ощепков будто бы наблюдал за их повадками и моторикой. Тигры бросают изюбрей через бедро? С историками спорта памятник явно не обсуждали. И это не исключение, а правило.
Благо, мемориальная доска того же Ощепкова, куда-то пропадавшая, вернулась на здание, где он открыл первую в России секцию дзюдо. А вот доска Николая Пегова, руководившего Приморьем в 1938-1947 годах, исчезла с фасада банка «Приморье» наглухо, несмотря на гневные реляции Законодательного собрания. А ведь на Светланской, 47 банк был не всегда — здесь располагались и штаб Сибирской флотилии, и крайком ВКП(б)-КПСС, где этот самый Пегов работал.
Пропал и бюст Пушкина, не пережив строительства Золотого моста.
Что ещё у нас исчезнет? И что появится? Когда решения принимаются кулуарно, а горожан никто не слушает, даже вандализм можно рассматривать как инструмент гражданского общества.