27 мая исполнилось 80 лет известному писателю Андрею Битову – одному из главных интеллектуалов современной русской прозы, автору книг «Пушкинский дом», «Человек в пейзаже», «Ожидание обезьян» и многих других. В конце 1990-х – начале 2000-х Андрей Георгиевич восемь раз посещал Дальний Восток с культурологическими и правозащитными миссиями.
Во Владивостоке Андрей Битов участвовал в открытии памятника Осипу Мандельштаму работы скончавшегося буквально на днях скульптора Валерия Ненаживина (памятник впоследствии из-за атак вандалов пришлось изготовить заново и перенести из спального района в сквер ВГУЭС), защищал эколога Григория Пасько по линии ПЕН-центра, выступал с лекциями, публиковался в альманахе «Рубеж». В 2002 году живой классик принял участие в проекте «Остров мечты» – автопробеге по Сахалину. Вместе с Битовым Сахалин покоряли издатель Александр Колесов (Владивосток), поэт Анатолий Кобенков (Иркутск), историк Виктор Ремизовский (Хабаровск), режиссёр Томасо Моттола (Италия).
«Меня с Андреем Георгиевичем познакомил Александр Колесов, к которому Битов приезжал в гости во Владивосток. В начале нулевых я несколько раз брал у Битова интервью, и это было огромное интеллектуальное удовольствие – выслушивать фирменные битовские монологи-импровизации на заданные или незаданные темы: остроумные, парадоксальные, переливающиеся смыслами. Я тогда едва окончил университет, но Битова уже читал и был по-настоящему впечатлён его «Человеком в пейзаже» и «Птицами», – вспоминает владивостокский журналист, писатель Василий Авченко.
РИА «Восток-Медиа» приводит несколько высказываний Андрея Битова, сделанных им в разное время во Владивостоке.
О Сахалине, Русском и других островах
«Я из Петербурга, с Аптекарского острова. Шансов не оказаться во Владивостоке у меня просто не было! Эта огромная туша Российской империи, сохранённая с помощью Иосифа Виссарионыча как Советская империя и даже разросшаяся, осмысляется только в островах. Остров – это сознание одного человека. Я чувствую симметрию моего Аптекарского острова и… Не случайно первым островом, на котором я тут оказался, был Русский. Там я впервые ел шашлык из этих… пепельницы из которых… из гребешков. Там я познакомился с человеком, который выступил спонсором и исправил мне очки. Тогда я и подумал: два мутных глаза смотрят на мир, один – на Запад, другой – на Восток. Пётр задумал мой родной город как окно в Европу, его давно не мыли, стёкла выбиты уже, а Владивосток – такое же окно на Восток. Я выглянул из другого окошка!
Всю жизнь проездив по стране, я не был на Сахалине и соблазнился этой возможностью забраться в крайний угол Империи. Сейчас я должен быть одновременно в Анапе, Венеции и Македонии, но предпочёл Сахалин. Только что я приехал из Выборга – территории, аннексированной Советским Союзом, и думаю, что Выборг - Сахалин – хорошая ось для человека, посвятившего себя описанию бывших и нынешних пределов того, что мы называем Россией, СССР, Русской Империей.
Остров – мой любимый внутренний мотив. В моём представлении человек не способен осмыслить нашу невероятную территорию как свою, какими бы патриотическими лозунгами он ни накачивался. Человек осмысливает ту землю, которую в природе может охватить взглядом. Попав лет 20 с чем-то назад на Соловки, я увидел, что способен сделать якобы бестолковый русский человек, когда земля становится для него осмысленной. Соловецкие монахи, такие же русские мужики, в 17-м веке затеяли экологические программы, опередившие мир на два века! На краях бывшей Империи кое-что видать…»
О памятнике Мандельштаму во Владивостоке
«Кто изуродовал этот памятник – тот его и закрепил. Ну, стоял бы, пылился, а они нам сделали работу, спасибо им! Вандалы – ласковое имя, это химически чистая сволочь, но в итоге – памятник-то отлит… Время работает как-то всегда в пользу.
Люди не очень много делают в этом мире. Происходит борьба бесов и ангелов, они мириадами гибнут в этой борьбе, видимо, поэтому их победы и приписывают себе люди. Особенно власти. Но это вне нас, это важнее нас – ты оказался свидетелем, участником битвы… Один лёг, другой встал, третий выиграл, четвёртый потерял ногу. Мир находится в состоянии апокалипсиса. Вечно, но сейчас – в особенности.
Я всю жизнь ненавидел монументализм, а вышло, что сам занимаюсь только этим. Резо Габриадзе предложил поставить памятник помидору на Красной площади, я поддержал. Памятник Чижику-Пыжику в Питере – это его работа, памятник пушкинскому Зайцу в Михайловском – моя, мы абсолютно пронизываем друг друга в этом плане. «Минимонументализм» я это называю. Считается, что скульптура – это награда, возвеличивание. Нет, скульптура – памятник мгновению, а не личности! Я ещё два памятника придумал, скажу об одном – о памятнике салу. Вырезать из мрамора кусок сала, водрузить на хороший чёрный постамент, написать «От благодарных москалей» и поставить в Киеве, чтобы люди могли, глядя на памятник, выпивать».
Об исписанности
«Мне очень нравятся слова «исписавшийся писатель». Это оскорбление? Нет! Это человек, который сделал то, что мог. Писатель обязан исписаться. Загляните в гениев, которых больше раздувают, чем понимают, и вы увидите, что гений в каждой вещи исписывается дотла, до полного опустошения.
Если текст выполнен, тебе за него тут же заплатят. У тебя появляется право на жизнь, на любовь к окружающему миру… Но пустота должна быть полной! Когда Блок написал «Двенадцать» или Пушкин – «Медного всадника», это были абсолютно пустые, как высохшие клопы, люди».