«Вы ошиблись, профессор»: театр имени Горького готовит премьеру — «Собачье сердце»

— Однажды вы сказали о том, что это у Булгакова повесть-загадка…

— Я не буду оригинален, наверное, если скажу, что у Михаила Булгакова все произведения — загадки, что в них много зашифровано, да и сам он был человек-загадка, жил в загадочное время и шифровал это время в своих произведениях, потому что время было такое… Любой, кто захочет узнать, принял ли Булгаков переворот 25 октября, корил ли себя за то, что не уехал, как рукопись «Собачьего сердца» у него отобрали при обыске, пусть просто почитает биографию писателя.

И повесть зашифрована, да. И Шариков, и Преображенский — это больше, чем просто персонажи, и смыслов в книгу вложено намного больше…

— И повесть актуальна и по сей день…

— Конечно! Всегда, особенно в России, которая постоянно живет в состоянии социального эксперимента, в бесконечной революции… Уже больше ста лет мы внутри этого эксперимента и каждые 20 лет некие «преображенские» пытаются что-то преобразовать, рассказывая, что уж теперь точно всем станет хорошо.

И здесь возникает главный конфликт, вокруг которого построен мой спектакль: эволюция или революция, каким путем должно идти общество и где та грань, за которой уже невозможно дожидаться эволюционного финала и люди берутся, образно говоря, за скальпель и начинают кромсать — пациентов или страну — исключительно из лучших побуждений. И в итоге натыкаются на то, что получается монстр, который начинает пожирать своих создателей и все вокруг. Благие намерения в очередной раз приводят в ад.

— Жанр спектакля вы определили, как «альтернативная реальность»?

— Да. Но я бы еще дал спектаклю подзаголовок: «Ошибка профессора Преображенского». Эта ошибка, которую он признает сразу же. Замечу, что многие почему-то уверены, что Преображенский создавал из собаки человека. Нет! Он проводил опыты по омоложению, по улучшению человеческой породы, по сути занимался евгеникой. И то, что произошло в результате очередного опыта, им изначально не планировалось. Это был неожиданный побочный эффект, скажем так.

По большому счету ведь именно то же самое в это время, в 20-е годы прошлого века происходило в стране, да и не только в России, но и в Европе. В Германии зарождался национал-социализм, в Италии — фашизм, в Испании начиналось бурление…

— Инсценировку написал Роман Беккулов?

— Мы долго с главным режиссером театра имени Горького Ефимом Звеняцким искали пьесу — после «Ковбой. Король. Великолепный». Я много вариантов предлагал, и Ефим Семенович тоже. А потом он вдруг сказал: «Эх, вот бы „Собачье сердце“ поставить, такой актуальный материал». А у меня в голове давно уже живет мысль о Булгакове, я всегда знал, про что я хочу поставить «Собачье сердце». Так вот все и совпало.

И хотя мы находили интересные инсценировки, они не подходили к нашим представлениям о будущем спектакле. В итоге мы обратились к Роману Беккулову (по его пьесе поставлен, например, спектакль «Есенин. Исповедь»). И началась работа.

— Вы долго искали образ спектакля?

— Очень. И я, и Ефим Семенович меньше всего хотели скатываться опять в «москвошвея» и прочее, в 20-е годы и эту эстетику… Один раз — и гениально — это сделал Владимир Бортко. Сейчас нужны другие смыслы. И я много думал об этом, пока мне в голову не пришла мысль: ведь по сути мы сегодня живем внутри ток-шоу. Вот ведущие, вот публика, вот мы все дружно сочувствуем, вот мы все разгневаны, а вот ассистент поднимает табличку «аплодисменты». Как только я это понял, нашлось и решение спектакля… Не буду раскрывать тайн, но зрителя, надеюсь, проймет.

Мы с Ефимом Семеновичем сразу же решили уйти от привычных штампов и реалий: кожаные куртки, красные косыночки… Решили, что материал надо осмыслять через день сегодняшний, это была главная задача.

— Это отражено в сценографии?

— Конечно. В работу сразу включился и художник-постановщик спектакля Андрей Климов, он предложил несколько вариантов сценографии и костюмов.

— Какое музыкальное оформление вы выбрали для постановки?

— Эклектичное. Есть и современная музыка, и классическая, очень разная…

— У вас неожиданный выбор актеров в спектакле…

— Да, Преображенского играет Андрей Касницкий, красивый 40-летний артист в полном расцвете сил, статный и яркий. Никакого образа убеленного сединами мэтра! Я глубоко убежден, что можно быть мудрым, понимать жизнь и при этом не быть старым. Разве гении обязательно старики?

Точно так же я отвечал на вопрос, почему у меня Шарикова играет крупный, фактурный Денис Неделько. Потому что мелкая, гадкая душонка не обязательно должна жить в маленьком тщедушном теле. Сколько угодно примеров тому, как подлая сущность прорывается в эффектных статных людях высокого роста… Разве у Достоевского Ставрогин — мелкий и невзрачный? Нет… Так что тут нет несоответствий. А давайте вспомним 90-е. Разве тогда не всплыли на поверхность сотни и тысячи спортивно сложенных, крупных мужчин, которые по сути были Шариковыми? Здоровенные детины в «Адидасах» и малиновых пиджаках… Кстати, наш Шариков в каком-то смысле перекликается с ними внешне, потому что он носит лаковые ботинки и «крутой» галстук — с трикошками…

И вот еще что. Денис не играет у меня собаку. От этого я отказался сразу. Никакого виляния несуществующим хвостом. Хотя собачья история и история брошенных несчастных животных в спектакле ярко прозвучит.

Доктора Борменталя — опять же вопреки привычному образу — у меня играет Сергей Гончаров.

— Сложно ли актерам врастать в эти образы?

— Непросто, но они очень стараются. У Булгакова отношения Преображенского и Борменталя строятся на парадигме «учитель-ученик». Умудренный жизнью гений, изрекающий истины, и неопытный, заглядывающий ему в рот неофит-последователь. Мне это было ставить неинтересно. Поэтому Сергей Гончаров играет медика, прошедшего войну и много повидавшего, который в мирное время попадает на кафедру к известному ученому.

Вообще это логично, ведь действие самой повести Булгакова проходит в военное и поствоенное время — уже завершилась Первая Мировая, но еще не завершена Гражданская война… Огромная мясорубка, на руинах которой проводился страшный социальный эксперимент по строительству «нового мира». Все старое под нож, так что в каком-то смысле мир Преображенского — это последний островок старого мира, на который со всех сторон претендуют Швондеры. Монстры, взращенные происходящим и пытающиеся захватить мир.

Профессор Преображенский в моем понимании — рыцарь. Он чувствует свою ответственность за Дарью Петровну, за Зину, за своих пациентов. И именно поэтому, осознавая нарастающее давление на свой мир, он все равно не уезжает, хотя его готовы принять в любой стране…

Кстати, это рыцарство Преображенского я подчеркиваю визуальными методами.

— В книге профессор прозревает и понимает, какое чудовище он породил…

— И в спектакле тоже, разумеется! Гораздо раньше Борменталя… В спектакле есть хэппи-энд, но… Булгаков в финалах своих произведений словно выдавал желаемое за действительное. Профессор долго не решается развязать завязанный им узел — и по сути на решительные действия его провоцирует случай, когда Шариков достает револьвер. Он проводит операцию обратную и мы видим, как мерзкое существо исчезло и вернулась милая собака…

Но в жизни, в истории-то такого не произошло. В реальности из голодной, ободранной дворняги с добрым сердцем — из русского народа — вырастили чудовище, оболванили, превратив в Клима Чугункина. То же случилось с народом Германии… И с другими странами. Увы. Если посмотреть внимательно, методику превращения «милого Шарика в жуткого Клима», оболванивания народа озвучивал еще Петр Верховенский в «Бесах»: мы пустим смуту, народ перестанет верить во что бы то ни было и что бы то ни было ценить… Потом его слова развивает тот же Базаров у Тургенева: наше дело — все снести под корень, а кто и что там будет строить, нас не касается… А план Даллеса разве не о том же?

В спектакле Преображенский много размышляет обо всем этом, об оболванивании народа и о трагедии, которая случилась с нашей страной… Кстати, как режиссер, я тоже многие вещи в спектакле шифрую, потому что в лоб о важном говорить бессмысленно, я же не агитку ставлю… Надо приходить. Смотреть. И вместе с Булгаковым разгадывать и находить ответы.