Всегда быть лидером
— Эльдар Агабалаевич, начнём, наверное, сначала? Как вы пришли в балет?
— Это было стечение обстоятельств. Родители мои ни к театру, ни к искусству не имели никакого отношения: отец был водителем, прошёл всю войну, мама уже после войны приехала работать в Баку, там они и встретились.
Баку в послевоенном СССР был, наверное, самым интернациональным городом. Туда съезжались специалисты в области нефтедобычи и нефтепереработки со всей страны, там был особый колорит, и соседи жили, не закрывая дверей.
Так вот, когда мне было 9 лет, соседка повела свою дочь на просмотр в хореографическое училище. И моим родителям сказала: «А давайте я Эльдара возьму, потом сходим мы ещё на бульвар, погуляем». Ну почему нет? Вот так я попал в училище, куда меня приняли, а дочку соседки, увы, нет.
Для родителей это была неожиданность, но они знали, что в училище — очень хорошее образование. Там были небольшие по численности классы, по 15 человек, а в обычной школе — по 40. Там работали хорошие предметники, был особый подход к детям, а главное, что понравилось маме и отцу, — тот факт, что я был занят весь день. И гарантированно не попадал в уличные компании, на это просто не было времени.
Судите сами: вставал в шесть утра, час ехал в школу к 8 часам. Первым был урок классического танца, с 9.30 — один из специальных предметов, затем — общеобразовательные. До 17.30, а затем — характерный танец, сценическая практика и так далее. Дома — около 20.00, сделал уроки и спать. Ну, а если был занят в вечернем спектакле, то уроки делал между школой и театром, а дома был около 23. И спать. Так что и правда — на уличные компании времени не было. Да и не тянуло.
— Можете ли вы сказать, что учёба в училище сформировала в вас тот стержень, который помогал вам всю жизнь?
— Думаю, учёба развила и усилила то, что было заложено во мне природой. Когда я получал тройку, для меня это была трагедия. Потому что во мне изначально, как я сейчас понимаю, были заложены лидерские качества, я стремился быть лидером, а тут — такой удар по престижу (улыбается). Я всегда был в первых рядах, зачинщиком, мне это было необходимо. Усердием и напором я добивался всего в жизни, желанием всегда и во всём быть лучшим.
Не смогу стоять с пикой у ручья
— И после училища дороги привели вас в Мариинский, тогда — Кировский театр оперы и балета в Ленинграде?
— Да, но не сразу. Я выиграл всесоюзный конкурс и был приглашен на службу в Кировский театр, работая в театре оперы и балета Баку. Бакинцы на меня обиделись и сняли бронь от армии. Так что сначала мне ещё отслужить пришлось — в горах, в забытой богом дивизии…
Ну, а потом был Ленинград. В то время Кировский театр называли «кладбищем талантов», и это было очень справедливо. Второго такого театра, как Кировский — будем уже называть его Мариинским, хорошо? — в мире нет. Туда было невозможно попасть, если ты не очень талантлив, если ты, образно говоря, без семи пядей во лбу. И вот представьте — в труппе более двух сотен танцоров, и все — потрясающе талантливы! Поэтому пробиться, стать солистом — очень сложно.
В Мариинском театре я окончательно повзрослел и понял, что не смогу быть на третьих ролях. Никогда. Как и все начинающие, я выходил в кордебалете: образно говоря, дали в руки пику, поставили у ручья… В первый день работы я стоял с этой пикой, смотрел на сцену, на которой творил Петипа и танцевали Павлова, Нижинский, Барышников, и думал: большего счастья нет! Через год понял, что больше так не смогу. Стоять с пикой — не моё. В театре были две касты: солисты и кордебалет. Так вот, я в касте кордебалета находиться не мог, понимал, что это меня уничтожит.
Но случилась рука судьбы. В Мариинском была прима — балерина Галина Мезенцева. И случился у неё неудачный спектакль по вине партнёра. Она стояла у расписания, расстроенная, гневная, и сказала своему репетитору: «Я с этим партнёром танцевать больше никогда не буду». «А с кем тогда ты будешь танцевать?» — спросил педагог. И тут из расположенной рядом раздевалки вышел я… «С ним!» — сказала Мезенцева. А я стою, глазами хлопаю.
Репетитор позвала меня, сказала — так, сделай это, теперь это, хорошо, завтра выпишем тебе с Галиной репетицию.
Вот так. А театр собирался в Париж на гастроли. И мы с Галиной танцевали открытие гастролей.
— Ну никак это назвать иначе, чем рукой судьбы, невозможно! Вас ведут по жизни!
— Я об этом много думал. И так не только со мной случалось. Однажды известная балерина Наталья Макарова сказала: «Меня всю жизнь вела какая-то рука». Вот и меня. Причём так, что если две двери открыты, рука поведёт меня в третью, и эта дверь будет самой правильной.
В дежурный пиджак — и за деньгами
— Так и в США работать вас привела рука судьбы?
— В общем да. Это был 1991 год. Мне было 33 года. Как танцовщик, я полностью состоялся, и, как говорят, уже ехал с ярмарки в своей профессии, 33 — предпенсионный возраст. Однажды позвонил мне великий Владимир Васильев и предложил поехать с ними в тур по США, Канаде и Мексике, на четыре месяца, причём без участия Госконцерта. 80 спектаклей! И пока мы там ездили, СССР не стало. Вообще было непонятно, что происходит, куда нам возвращаться и возвращаться ли? У меня был маленький ребёнок, я волновался за него и жену… И когда тур закончился и мне предложили контракты в США, подумал: поработаю и пережду. Вызову семью и пережду. Поступил в труппу как ведущий солист, через полгода стал заместителем руководителя, а через полтора — стал художественным руководителем труппы. При том, что я тогда вообще не понимал, что это значит!
— А что это значит — руководить труппой в США?
— За время работы я научился там таким вещам, о которых даже не задумывался будучи танцовщиком в СССР. Например? Как управлять компанией, не имеющей государственной финансовой поддержки, что такое бюджет компании, кто такие меценаты и спонсоры и как с ними работать, что такое работа со зрителем, что такое маркетинг и как это работает, наконец, что такое развеска декораций и вплоть до того, какими узлами они крепятся к штанкету… Бывало даже так, что во время репетиции финансовый директор уведомляла меня о том, что деньги, на которые мы рассчитывали, пока не пришли и на зарплату работникам сегодня не хватает значительной суммы. И ты оставляешь репетицию на ассистента, надеваешь дежурный пиджак и галстук — и по меценатам с самой добрейшей улыбкой. И за 15 минут до выписки зарплатных чеков приносишь деньги… Это — школа! И не только менеджерская, это школа общения с людьми. Там я научился быть управленцем.
Сначала я сказал — нет
— И ваш талант танцовщика и умение быть управленцем как нельзя лучше пригодились здесь, на Приморской сцене Мариинского театра, во Владивостоке…
— Знаете, я впервые приехал сюда поставить «Щелкунчика» — и очень сомневался в успехе этого мероприятия. Вот не хотел отдавать своего «Щелкунчика» только что организованной, не станцованной труппе — и всё. Рука судьбы, если хотите. Это уже потом, когда мне всё же пришлось взяться за постановку, я понял: театр молодой, финансово нестабильный (тогда ещё был Приморский театр оперы и балета. - Прим.авт.), имеет долги, система управления театром не выстроена, труппа слабая, в спектакле занято много детей, а профессиональной школы нет… Скажу, что «Щелкунчик» дался нам чудовищно непросто, чудовищно! Я не спал перед премьерой сутками, сам развешивал декорации с помощником — сам! На премьере сидел с закрытыми глазами и только молился, чтобы всё прошло хорошо. Я в тот день снова начал верить в чудеса!
— И вы так впечатлились, что в итоге согласились руководить балетной труппой?
— Я не видел себя руководителем этой труппы! Я отказался! К тому моменту успел поставить здесь несколько спектаклей, но своим этот театр не ощущал. Осенью 2015 года мне сказали, что театр переходит под крыло Мариинского. Я не очень представлял, как это будет выглядеть в реальности.
И когда Валерий Абисалович Гергиев — а мы встретились в Токио — сказал, что хочет видеть меня руководителем труппы, я честно поделился с ним своими сомнениями на этот счет.
Через какое-то время я прилетел во Владивосток — тут были мои вещи. Со мной связался помощник Валерия Абисаловича и пригласил прилететь в Санкт-Петербург для встречи с маэстро. На встречу с Валерием Абисаловичем я полетел, до конца не понимая, как такой грандиозный, не имеющий аналогов в мире проект по открытию филиала театра с более чем двухвековой историей, может быть осуществлен на расстоянии 9000 километров от основной петербургской площадки. Когда вошёл к нему в кабинет, он встретил меня фразой: «С чего мы там с тобой начнём?».
— И вот вы уже 9-й сезон руководите труппой во Владивостоке…
— И в репертуаре у нас 20 названий спектаклей, которые идут в полном объёме, в полном составе и в оформлении, которое не терпит компромиссов. Любой наш спектакль — качественный по самым высоким критериям оценки.
Когда я сюда пришёл, балетная труппа насчитывала 32 человека. Сегодня — более 80.
Иногда я себя ловлю на том, что начинаю цитировать Валерия Абисаловича: «Очень важно, чтобы здесь работали люди с мариинским духом!». Это очень точно и ёмко. Мариинский дух! Нужно понимать, что на каждый спектакль приходит в зал без малого полторы тысячи человек в ожидании праздника и от каждого монтировщика сцены, от каждого осветителя, от каждого артиста и от тебя в том числе — зависит, будет ли им этот праздник подарен или нет. Это и есть мариинский дух. Когда сделать плохо права не имеешь. Не имеешь права быть провинциальным, без лоска.
Понимаете, открыть такой театр в городе, который на протяжении полувека был закрытым, изолированным, прийти сюда со спектаклями такого калибра, какие ставит Мариинка, с таким созвездием исполнителей, — да это чудо! И оно случилось. Знаете, во Владивостоке средняя посещаемость театров на 10 процентов выше, чем в среднем по стране. Внушает? Да! Я привожу к нам самых требовательных критиков из Москвы и Петербурга. И однажды спросил: где, по-вашему, Приморская сцена Мариинского театра сейчас стоит в театральном рейтинге страны? Они подумали и ответили: на третьем после Мариинки и Большого. Тот процесс, который прошла Приморская сцена Мариинского театра, уверен, будет изучаться историками театрального дела!