«Не учителя, а урокодатели»: педагог о современном отношении к школе и воспитанию

Вы когда-нибудь видели человека, который пришел в первый класс и так и не ушел из школы? Да, звучит странно. Но именно такая история произошла в средней школе № 61 Владивостока. В далеком 1975 году родители привели туда первоклассницу Елену. Теперь Елена Григорьевна Кузина сама учит детей.

Ее «Портрет педагога» выглядит внушительно: учитель русского языка и литературы, педагог-организатор и руководитель хореографического ансамбля, замдиректора по воспитательной работе — чтобы пройти все эти этапы, Елене Григорьевне пришлось отдать родной школе почти полвека жизни.

Это не осталось незамеченным. В 2002 году она получила звание Почетного работника общего образования Российской Федерации, в копилке учителя — почетная грамота министерства образования и науки страны, благодарность губернатора Приморского края несколько памятных медалей.

За всем этим скрывается учитель и балерина, которой есть что рассказать о своих воспитанниках.

— Елена Григорьевна, почему вы в свое время решили работать в школе?

Я с детства мечтала быть учительницей. Наверное, потому что восхищалась учителями, которые меня учили в школе — это были кумиры и мне хотелось им подражать: стоять у доски, безумно нравилось проверять тетрадки. Я помню себя в детсадовском возрасте — я брала старые книжки, красную ручку, делала вид, что подчеркиваю буквы и выставляю на каждой страничке оценку.

У меня абсолютно простая семья, родители ничего не имеют общего ни с педагогикой, ни с гуманитарными профессиями. А мне с детства очень этого хотелось. И на протяжении всего обучения в школе у меня не возникало других мечтаний. Единственное — поменялась дисциплина: когда в 8 классе началась химия, я безумно была увлечена.

Ее преподавала заслуженный учитель России, уникальный человек, в нашей школе — просто легенда. Она настолько заряжала и завораживала, что химия была волшебной наукой. В 10 классе мама записала меня на подготовительные курсы при университете, оплатила их. Оказалось, что на химический факультет нужно было сдавать еще и физику. А физика для меня — самый сложный предмет.

Меня это очень сильно испугало, я поняла, что физику не сдам. И так как я всегда была достаточно артистической натурой, я в самый последний момент переключилась на литературу и русский. Была уверена, что это я сдам, потому что это было легко и тоже очень любимо. На курсы ходила именно по филологии. Так выбрала русский язык и литературу, никогда не жалела.

Можно сказать, я практически из школы не уходила. В 1985 году я ее окончила, отучилась первый курс в университете и поняла, что мне не хватает общественной деятельности кипучей. Ну, что лекции — я все успевала, была добросовестной ученицей. Я пришла в свою школу осенью 1987 года и сказала: «Давайте, я что-нибудь буду делать».

И вот, 1 октября 87-го у меня появилась первая запись в Трудовой книжке. Я стала работать старшей вожатой. Меня периодически просили учителя русского и литературы подменить их, когда им куда-то нужно было выехать на неделю-две — мужья военные были у некоторых. Когда я закончила третий курс, официально можно было работать учителем. Я заменила коллегу, которая ушла в декрет.

— Получается, вы почти всю жизнь провели в стенах школы. За прошедшие годы насколько сильно изменился подход и отношение к образованию и воспитанию?

Одно от другого отличается безумно сильно. Но в рамках Года педагога, если честно, наверное, это не очень хорошая информация. Есть горькая правда, а есть более-менее залакированная действительность. Не хотелось бы о плохом в рамках года, который посвятили действительно замечательным людям. Если «не для протокола», все изменилось кардинально.

Ладно бы изменилось отношение к школе учеников — мы в другой стране больше 30 лет живем, я начинала в Советском Союзе, где все было по-другому — и отношения между людьми, и к школе со стороны учеников и родителей. Обидно: раньше и уважение было беспрекословное, если учитель сказал, никто не подвергал это особо сомнению.

Если замечание учитель ученику делал, родители соглашались и вместе пытались воспитывать ребенка. А сейчас такая конфронтация со стороны родителей идет… То есть учитель сказал, и первое в ответ: «А вы докажите. Где у вас факты, что он в туалете курил?» А раньше бы мама подзатыльник дала и сказала: «Только попробуй еще». Сложно в этом плане.

Это понять можно: изменилась социальная среда, приоритеты, ценности поменялись. С другой стороны, еще более обидно, что со стороны учителей, отношение к школе изменилось. Начинаю говорить и голос дрожит — настолько это болезненно. Многих учителей, которые сейчас работают в школе, можно назвать «урокодатели»: пришел, отвел урок и ушел.

Для нас всегда школа была родным домом, мы жили одной общей семьей — радости и беды вместе. А сейчас никто особо не переживает за кабинет, лишний раз не сделает замечание — это же не мои ученики. А мы раньше не делили. Молодежь, в принципе, есть, но это так, отдельные звездочки, которые тоже школу воспринимают как место, которое хочется сделать лучше.

А многие приходят как в перевалочный пункт: я тут перекантуюсь, пока не найду что-то более финансово содержательное.

— Если говорить о детях, все-таки у учителей есть любимчики или ко всем относятся одинаково?

Я бы сказала не «любимчики», а ученики, которые близки тебе больше, чем другие, по увлечениям, по типу характера. В каких-то учениках ты узнаешь себя молодую. Возникает симпатия, какие-то особые чувства.

Раз есть любимчики… «Нелюбимчики» — те ученики, возможно, которые активно не разделяют твоих ценностей. Причем где-то можно сослаться на их небольшой жизненный опыт — их же еще можно научить, посоветовать. Но есть ученики, которые просто мыслят совершенно по-другому. К сожалению, по опыту есть наблюдения, что они и не изменятся.

Например, чувство патриотизма. Очень болезненно и сложно воспринимать потребительское отношение у некоторых учеников и к стране, и к процессу обучения. Мы каждую неделю по понедельникам поднимаем флаг, гимн звучит, они знают, что идут «Разговоры о важном» первым уроком. Сталкиваюсь с одним-двумя старшеклассниками, которые принципиально опаздывают.

А вот так просто, на пустом месте любимчик… Как раньше говорили: «Вот, его мама все время приходит, подарки на праздники приносит, поэтому учитель его любит» — нет. Я с таким не сталкивалась.

— Многие учителя говорят, что чаще всего сталкивались с трудными детьми в неспокойные 90-е годы. А вы работали с такими учениками? Как находили к ним подход?

Одно из средств — это искренность.

Если честно, хулиганы из 90-х, они сейчас уже взрослые люди, все равно были какие-то «простодырые». Он мог что-то ляпнуть, огрызнуться, но это было как-то на поверхности, и ты понимал. Где-то искренностью, где-то другими средствами можно было с ними находить общий язык.

Хулиганы 90-х в школе, может быть, какие-то гадости творили, но за пределами школы всегда здоровались. Вечером идешь — какая-то компания на горизонте нарисовалась. Проходишь, сумку держишь, шапку другой рукой — шапки срывали… И тут эта толпа мимо проходит: «Здрасьте, Елена Григорьевна!»

А нынешние сложные подростки очень в себе. У нас есть такие трудные, с ними часто на совете по профилактике приходится разбирать их поступки. Но внешне они идеальны: прекрасно одеты, стильно, грамотно разговаривающие, хорошо обучающиеся. Но такие вещи могут творить, что диву даешься: как в этой молодой душе может храниться такое нехорошее, продуманное, изощренное.

Хулиганы 90-х и окна били, особенно после выставления оценок по четвертям. Выдали дневники — в эту ночь явно несколько окон будет разбито. Потому что мама дома за 2 или 3 «выдала». Но как-то я их меньше опасаюсь, чем нынешних, напомаженных.

Спустя годы хулиганы мало того, что в школу приходят, благодарят за то, что их воспитывали. Потом они поступали в другие учебные заведения, колледжи, и говорят: «Оказывается, мы там никому не нужны. А вы нас ругали, волшебный пендель давали, вы за нас переживали, боролись». Это понимается в сравнении.

А вот те, с кем занимался много, медалисты, те иной раз пройдут и не поздороваются.

— Одновременно с работой учителя вы организовали танцевальный кружок, воспитали известный коллектив «Алиса».

Когда я училась в первом классе, как-то на урок заглянула женщина из какого-то клуба, ей нужно было набрать танцоров — четыре пары к смотру художественной самодеятельности. Наша учительница отправила нас на выход. Мы даже не понимали, куда нас тетя зовет. Видимо, у нее было педагогическое чутье: выбрала тех, у кого, в принципе, получалось. Мы разучили первый танец.

Настолько мне понравилось танцевать, что я потом всю жизнь в художественной самодеятельности участвовала: народные танцы, в подростковом возрасте пошла на бальные танцы. Хореография — вид искусства сродни педагогической деятельности. Учительница и балерина — для меня два образа небожителей.

Когда я пришла работать в школу, я точно также попросила у учительницы шесть пар детей для смотра самодеятельности. Мы сделали номер с второклассниками, я его выставила на «Студенческой весне» — тот апрель 1988 года мы считаем днем рождения нашего ансамбля. Все это шло параллельно с самого начала моей педагогической деятельности. Сначала на общественных началах.

Постепенно хореографическая сторона моей деятельности увеличивалась, к 2000-м годам я поняла что мне нужно образование. Второе у меня образование — руководитель художественного коллектива. Деятельность была уже достаточно успешная, бросить это уже было невозможно — я чувствовала ответственность.

Я не успевала в первую очередь быть учителем русского языка и литературы — поездки на конкурсы, выступления, приходилось пропускать уроки. Пришлось отказаться от учительской деятельности. В школе была должность педагога-организатора, и все культурно-массовые мероприятия были на мне, и руководство коллективом. Он рос, воспитанники уже свои коллективы создавали.

Кто-то работает педагогом в нашем коллективе. Наша выпускница Ксюша — вообще отдельная песня, это ребенок, которого я знаю с шести лет, она у нас танцевала. Сейчас она педагог-балетмейстер.