Судьбы лихие повороты: знаменитый тенор мог стать строителем

О причудах судьбы, и не только — наша беседа с певцом.

СПРАВКА

Нажмиддин Мавлянов — ведущий солист Московского академического Музыкального театра имени К. С. Станиславского и Вл. И. Немировича-Данченко, приглашенный солист Большого театра, Мариинского театра, Королевского театра Ковент-Гарден, театра Метрополитен-опера, Фламандской оперы, Немецкой оперы на Рейне, Израильской оперы в Тель-Авиве.

В 19 лет учил нотную грамоту

— Ваша жизнь сделала неожиданный и резкий поворот, когда вы уже миновали подростковый возраст и по большому счету определили свой путь — хотели быть строителем…

— Да, я заканчивал строительный лицей в Самарканде, когда однажды на капустнике сыграл на гитаре и спел. И вдруг все стали говорить: ты так поешь, у тебя такой хороший голос… А я всегда пел, с детства, ну так многие поют… У нас ребята во дворе играли на гитарах, пели… Мне просто это нравилось. Мне часто говорили, что хороший голос, но я просто не придавал этому значения. Потом меня пригласили заниматься в студии Дома офицеров Самарканда. Я ходил с удовольствием. А затем случился конкурс, на котором я спел песню про Самарканд собственного сочинения. В жюри была известный композитор Айше Умерова. Она меня услышала и сказала: у тебя хороший голос, тебе надо изучать нотную грамоту, поступить в музыкальное училище, чтобы развиваться дальше. Вот тогда я и задумался. Знаете, мне было 19 лет, у меня, собственно, уже наметился жизненный путь: поступить в архитектурный, работать по профессии, жить в родном городе. К тому же я младший сын, мне даже в голову не приходило уехать куда-то… И мыслей о певческой карьере не было никогда. Но раз так говорит Айше Умерова… Она работала с известными самаркандскими вокалистами, к ее мнению я прислушался…

Но я ведь уже собирался в архитектурный институт, хорошо учился в лицее, мне нравилось то, чем я занимаюсь, любил свою профессию. Я привык к мысли, что у меня такая дорога в жизни… И как тут быть? Невозможно быть архитектором, попутно исполняющим оперные арии… Я решил попробовать, поступить в музучилише, а там посмотрим. Меня поддержала мама и вся семья (отца Нажмиддин потерял в пятилетнем возрасте. — прим. авт.). В общем, начал я с азов, с самого начала в музыке, а потом так увлекся, что вот уже сколько лет все пою и пою (смеется).

— Вам, наверное, сложно пришлось в училище, ведь за плечами не было музыкальной школы…

— Да. Интересно, но очень трудно. Было сложно понять, что такое ноты. Потом уже я понял, что выучить нотную грамоту — это как выучить иностранный язык, чтобы потом говорить на нем. Мне очень помогали педагоги. Но все равно потребовалось много-много часов, чтобы догнать соучеников… Я такого склада человек, что всегда стараюсь все выучить, все сделать, что нужно, не считаясь с тем, сколько на это нужно времени. Просил в училище дать мне музыкальный класс для занятий на пять утра, приходил — и занимался. Дома-то у меня пианино не было! А надо те же гаммы повторять тысячи и тысячи раз… В общем, спал по два-три часа в сутки. Да и вообще каждый день у меня был расписан буквально по минутам, чтобы все успеть, чтобы все понять и освоить. А как иначе?

- Когда же вы окончательно решили, что свяжете жизнь с музыкой?

— Еще в музыкальном училище я где-то в глубине души оставлял место для такого сценария, при котором архитектура, тот путь, по которому я шел раньше, еще могли стать основой жизни. Но когда я выиграл конкурс среди музыкальных училищ и меня взяли в консерваторию Ташкента без экзаменов… Все было решено бесповоротно.

А кроме того, именно на этом конкурсе я впервые — мне был 21 год! — услышал вживую оперный спектакль. Это был «Риголетто». Я влюбился в оперу! Никогда не слышал до того оперу вживую, только в записи. А здесь… Это было волшебство, магия, я словно попал в другой мир. Не могу подобрать слова, насколько это было чудесно… И стало ясно, что с этим миром я не расстанусь.

Труд, труд и труд!

— Что было самым трудным в вашем становлении как оперного певца?

— В самом начале я никак не мог понять, что такое округлое пение, как это — прикрыть звук, открыть звук… Понимание пришло, когда стал заниматься с педагогами, когда много прослушал арий… С опытом…

Сложным было изучение иностранных языков. Это необходимо, но совсем непросто. В консерватории изучают итальянский, а еще хорошо бы знать французский, английский, разумеется. Кстати, английский я еще в юношеском возрасте стал изучать, у меня был друг, который хорошо знал этот язык. Он меня учил, а я ему помогал освоить тайский бокс. Спорт всегда любил, и сейчас тоже.

Друг мне тогда говорил: учи английский, тебе пригодится. Я смеялся: да у нас в Самарканде только гиды, которые иностранцев водят, говорят по-английски, мне зачем. А он: учи, пригодится. И представляете? Пригодился! Хорошо, что сейчас в Интернете много программ для самостоятельного изучения, для работы над уровнем знания языка… Это очень помогает. Сейчас я знаю таджикский, узбекский, русский, итальянский, французский, английский языки. Конечно, не в совершенстве, но для работы над ариями и для общения вне спектаклей хватает. Чаще всего с коллегами из других стран мы общаемся на английском. Хочу еще немецкий выучить, чтобы петь оперы Вагнера…

— В апреле 2018 года Союз музыкальных критиков России объявил вас победителем в номинации «Певец года» в разделе «Академическая музыка». Важны ли вам такие победы, что они для вас значат?

— Такие победы очень вдохновляют! Кстати, когда пришло известие об этом решении, я был в Японии, «Аиду» пел, помню. Очень было приятно.

Я не ради наград работаю, каждый раз себе говорю: молодец, но теперь ты должен трудиться еще больше, работать еще лучше. Ни одна победа не заставит меня почивать на лаврах. Труд, труд и труд! В музыке нужно или постоянно расти, или ты просто деградируешь…

— Вы воплотили на сцене множество мужских образов. Есть ли среди них такой, который душевно вам близок?

— Когда я готовлю новую партию, я всегда влюбляюсь в нее, в этот момент она моя любимая. Даже самые сложные партии все равно очень нравятся, хотя и требуют огромного труда.

Что же до образов… Вот Герман из «Пиковой дамы». Я не скажу, что этот герой мне близок, скорее, это мой антипод, но я его понимаю. И к тому же это моя любимая партия на сегодняшний день. И еще — Каварадосси в «Тоске». Он как поэт, как художник, как человек, который рисовал фрески (а я тоже этим занимался) очень мне близок. Люблю и понимаю Хозе из «Кармен», его горячность, его темперамент. Я же из Средней Азии, у нас солнце в крови! Конечно, все эти герои очень разные, но когда я исполняю эти партии, я с ними близок душой. И знаете, с возрастом, взрослея, открываю в этих — да и других тоже — партиях — новые детали, нюансы, какие-то изюминки… И это очень здорово!

— А если вам предлагают сразу несколько партий в разных театрах, по каким критериям вы выбираете?

— Подходит ли мне партия, готов ли голос. И если партия не подходит, если голос еще не готов, надо подождать — я откажусь. Иначе это может трагически закончиться для голоса. Да, есть партии, которые очень нравятся, но петь их по разным причинам нельзя. Конечно, у меня таких партий мало — в основном это оперы Вагнера. Или вот «Отелло». Я его уже совсем было собрался спеть, но пандемия отменила работу над спектаклем… Очень многое хочется спеть, дай бог, чтобы на все хватило сил и здоровья, чтобы до преклонного возраста выходить на сцену.

— Вы во Владивостоке поете Германа и Дон Карлоса…

— Да. Про Германа я уже говорил, а что касается Дон Карлоса… Эта партия сложна для любого тенора, да и для других голосов. Мне сам герой не очень близок, но его лирические, личные переживания, драму его любви я принимаю, сопереживаю ему. Очень люблю музыку в этой опере, но понимаю, почему ее не так часто ставят в театрах.

— Сегодня на театральной сцене в почете эксперименты, необычные трактовки… Есть ли у вас в этом смысле принципы, на что вы не готовы согласиться?

— Для меня в принципе неприемлемо выйти на сцену обнаженным. Это лично мое убеждение. Это мне неблизко. В остальном же я готов к экспериментам, работаю с интересными режиссерами с удовольствием. Вообще мне в этом плане всегда везло. Уверен, что артист и режиссер должны друг другу доверять и быть партнерами в работе над постановкой. Если у режиссера уже есть своя трактовка, свое видение, если он продумал линию работы, я всегда прислушаюсь и постараюсь понять и исполнить то, о чем он говорит.

Бывает непросто, конечно. Сегодня мало когда опера исполняется, как век назад, — статично, почти без движения. Сегодня приходится и прыгать, и висеть над сценой (было у меня такое — в «Осуждении Фауста» в Большом театре), и лежа на спине петь, и чтобы голос не дрогнул… Сложно, да. Но если получается, то так здорово! Летать над сценой — как аттракцион.

А когда ставили «Пиковую даму» в театре имени Станиславского, там сцена постоянно крутилась… Ничего. Справился.

Вот недавно я пел в «Садко» в Большом театре. Это новая современная постановка. Опера была решена как квест, как история человека, проходящего ряд испытаний… Меня там и подбрасывают в воздух, и дерусь я, и на сцене почти все время нахожусь. Вот где потребовалась хорошая физическая форма!

Это мужское дело

— Ваша работа уходит из театра вместе с вами?

— Конечно. Ведь и дома работаю над партиями, думаю о постановках, могу сесть за инструмент, пропеть немножечко… или множечко… (смеется). Или учу языки, вот сейчас у меня расширенный курс итальянского. Разумеется, важно научиться разделять дом и работу, уделять внимание родным людям.

— А плов можете приготовить дома?

— Да, разумеется. Время всегда можно найти, было бы желание. Очень люблю готовить наши национальные блюда.

— А полочку повесить сможете?

— И недавно вот совсем повесил. И шкафчик чинил. Вообще мне это очень нравится. Я с подросткового возраста это делал — чинил по мелочи, сантехнику тоже… Мне это нравится. Это мужское дело.

— Ваша супруга творческий человек. Легко вы уживаетесь?

— Семья — это ведь два человека, они решили вместе идти по жизни и стараются ради этого. Поэтому я не могу сказать, легко или нелегко. Мы всегда поддерживаем друг друга, находим компромиссы, работаем над собой, заботимся друг о друге… Учиться взаимопониманию важно. Это же семья, так правильно.

— А что для вас отдых?

— Спорт. Если надо от всего отключиться, перезагрузиться, то только он. Мне еще в консерватории педагог сказал: отдых — это смена деятельности, и спорт нам в этом смысле подходит лучше всего. Так оно и есть. Еще хорошо пойти на природу, она лечит. Почитать. И иногда — поспать. Тоже важно, с моим графиком — тем более.

— Бережете ли вы голос, от мороженого, к примеру, отказываетесь?

— Мороженое просто не люблю, потому особо и не ем. В шарф не кутаюсь. Вообще не скажу, что прямо зациклен на том, чтобы уберечься, но, к примеру, продукты, вредные для голосовых связок, не ем.

— Поете дома? Просто так?

— Конечно. Что в голову придет в этот момент, то и пою — отрывок арии, романс, да что угодно.

— Хотели бы, чтобы ваши дети пошли в музыку?

— Не знаю. У меня пример мамы перед глазами, когда она поддержала меня в решении круто изменить жизнь. Вот и я поддержу своих детей, что бы они не решили. Пусть выбирают сами, лишь бы любили свою профессию — тогда легче учиться и работать — и были счастливы.