Виктор Горчаков: "Наш народ заслужил лучшей доли и более качественной

Горчакову – 75. Энергия, чувство ответственности, компетентность и профессионализм, уважительное отношение к людям и доброжелательность снискали Виктору Васильевичу уважение и признательность не только у жителей края, но и Дальнего Востока.
Коллеги по работе в краевом парламенте выяснили, каким Горчаков видит будущее Приморья и о чём мечтает руководитель депутатского корпуса края.

- Виктор Васильевич, вы родились в шахтёрском Артёме. Ваше детство пришлось на трудные послевоенные годы. Как это повлияло на вашу судьбу, на ваш характер? Можно ли это время назвать не только периодом взросления, но и школой жизни?

- Процесс взросления человека и есть школа жизни, независимо от того, хорошее детство или плохое. В послевоенные годы наша семья жила трудной непростой жизнью, такой же, как и многие. Тогда нам эта жизнь казалась естественной.
Мой отец из Ставропольского края. Он из села. По тем временам был образованным человеком – окончил церковно-приходскую школу. Стал одним из первых председателей колхозов, созданных на Ставрополье. В конце 20-х годов он был арестован, обвинён во вредительстве и отправлен на Дальний Восток. Строил город Комсомольск-на-Амуре. Там он познакомился с моей матерью. До этого у него была семья на Ставрополье, было двое детей, но они умерли во время голода в 1932 году.
С моей матерью он встретился в 1935 году. Она приехала из Благовещенска по комсомольскому призыву. В 1936 году родился мой старший брат, а в 1940-м – уже в Артёме родился я. Отец был на хозяйственной работе – работал в совхозе. Потом заведовал хозяйством в инфекционной больнице, а мать в этой больнице работала медсестрой.

- Кто на вас больше влияние оказал, мать или отец?

- Они по-разному оказывали влияние на нас с братом. По характеру строгость была у матери. Отец был очень добрым. Мы потом поняли, что когда он узнал о смерти своих детей во время голода, то решил, что нас обижать нельзя. И он считал, что в доме на столе должен лежать либо хлеб, либо сухари. Эта привычка у него осталась до конца дней. Мы, когда повзрослели, хихикали: что ты, батя, придумываешь… Сейчас я понимаю, что это для него имело какой-то свой особенный смысл. Может быть, это было чувство вины перед его детьми, которые погибли.
Отец с утра до ночи работал. Вставал он рано – часов в 5-6. На работу уходил к 8. В огороде любил возиться. Он хотел разбить большой сад.
Жили мы за счёт того, что зарабатывали родители, но зарплаты были мизерные. Поэтому помогал огород. Мы с братом с самого детства трудились либо в огороде, либо по хозяйству – у нас всё время была какая-то работа. Свободного, разгульного времени у нас было мало.

- Вы же были пионером и комсомольцем?

- Конечно, был и пионером, и комсомольцем. Даже активистом – возглавлял комсомольскую организацию школы. Я был по-советски ортодоксально правильно воспитан. Говорю об этом с иронией, потому что, когда вернулся со стажировки из Копенгагена (это был 1968 год, накануне чешских событий), я тогда какие-то разговоры вёл, и отец мне сказал: ты не смеешь так говорить и сомневаться в устоях государства. Видимо, его пуганули в 30-е годы достаточно серьёзно, и он не хотел, чтобы мы повторили его судьбу. Он как-то сказал, мол, хватит меня одного.

- Не могу не спросить вас о фамилии. Она ведь знаменита в России…

- Фамилия знаменитая, но я не страдаю манией величия. Отец приехал из Ставропольского края, и, думаю, никакого отношения не имел к роду того самого Горчакова (канцлера Российской империи Александра Горчакова – прим. автора). Так что я даже формального отношений к Рюриковичам не имею (хотя сейчас это модно).
Любопытно, что у товарища, с которым мы проходили стажировку в Копенгагене, была тоже весьма аристократическая фамилия: Шереметьев. Когда мы ходили в посольство, то дипломаты над нами посмеивались: ну вот, опять князья пришли…

- Кстати, о поездке в Данию… Будучи аспирантом ДВГУ, в конце 60-х годов вы побывали на практике в Институте Нильса Бора. В то время эта была невероятная удача, оказаться в капиталистической стране, да ещё и в таком престижном научном институте. Не считаете ли вы, что это стало для вас своеобразным трамплином в жизни?

- Да, я прорвался тогда. Спасибо министерству образования и университету – поддержали меня и отправили за границу. Для Дальнего Востока такие поездки были редкостью. В Москве мы проходили собеседования. Было много народа со всего Советского Союза. Потом в Институте Мориса Тореза сдавали зачёты на знание языка.
Это была очень интересная поездка. Она во многом сформировала мои взгляды на жизнь. Я был достаточно правильным парнем, дисциплинированным. Уже тогда был членом партии. Я стал кандидатом в члены КПСС в 1964 году. Это были времена хрущёвской оттепели. А в 1965 году меня принимали в члены КПСС уже при новом генсеке. Хрущёва сняли. Появилась осторожность в высказываниях. Перед отъездом в Копенгаген нас собрали в международном отделе ЦК КПСС: слова всякие правильные говорили…

- Вы проходили через определённый фильтр, когда собирались за границу. И зная, что у вас отец был репрессирован, вас всё равно выпустили…

- О том, что отец был репрессирован, я не знал до 1965 года. Когда я заполнил анкеты для выезда за границу, мне говорят: "Виктор Васильевич, вы про отца не всё написали. Вы должны были написать, что он был осуждён и отбывал срок". А я и не знал об этом! Я не вправе отца спрашивать, какую жизнь он прожил. Знаю, что они с матерью по пояс в воде строили город Комсомольск. Она потом всю жизнь ревматизмом болела. Это я знаю, потому что мы её лечили. Как говорится, никто не забыт и ничто не забыто. Я думаю, что личное дело отца сохранилось где-нибудь в архивах ФСБ.
Если честно, я не верил, что нас выпустят за границу. Москвичи приезжали и уезжали, а тут пацан из Владивостока собрался куда-то ехать… Хотя, может быть, поездка и послужила трамплином в жизни. Для меня она была важна с точки зрения восприятия мира. Я никогда этой темы не касался, но сейчас можно к ней вернуться. Это был 1967 год, накануне 50-летия советской власти, и страна готовилась отмечать юбилей революции. Но этот праздник готовилась отмечать не только наша страна, но и другие страны. Я имею в виду спецслужбы. Начался массовый выброс материалов в зарубежной прессе о Советском Союзе, о том, что там происходит. Вот именно тогда появились имена Кембриджской пятёрки. Британская газета «Обсервер» дала около десятка статей об этом. Мы, будучи в Копенгагене, бежали покупать газету и читали всё, что там было. Это была удивительная история.
Но самое главное заключается в другом. Институт Нильса Бора – это научно-исследовательский институт при Копенгагенском университете. На время стажировки нам дали ключи от вузовской библиотеки, которая работает круглосуточно. Это был мощный антисоветский центр. И мы могли там свободно работать. Хотя я думаю, что надзор за нами всё-таки был. Мы читали различную литературу, которая была запрещена в Советском Союзе. Мы тогда прочитали очень много всего о нашей жизни с другой точки зрения. Это не означает, что я стал антисоветчиком, но взгляд на страну, на её историю, на роли лидеров страны значительно изменился. Стало больше критичности, больше понимания того, что не всё, что говорят с трибун и в советских СМИ, совпадает с жизнью.
Но я понимал, что не со всеми можно вести такого сорта разговоры. Люди не готовы. Они ориентированы действующей пропагандой определённым образом. Потом, правда, были на меня анонимки. Но это уже после поездки в Японию. Я когда вернулся из Токио, то наш куратор – чекист, который курировал университет, сказал: на тебя письмо пришло, что ты агент японской разведки. Хотя должен сказать, что мне не приходилось вести двойную жизнь: говорить одни слова, а думать другое. Но мы много чего говорили…

- В день 75-летия принято подводить некоторые итоги. Какие наиболее значимые события могли бы стать, на ваш взгляд, настоящими вехами в жизни? О чём приятно вспоминать не только, когда перелистываешь трудовую книжку?

- Мне повезло – я завершал своё вузовское обучение на физическом факультете Московского государственного университета. Мне удалось увидеть и пообщаться со всеми выдающимися советскими физиками того времени. Я защитил кандидатскую диссертацию по ядерной физике в Объединённом институте ядерных исследований в Дубне. Были предложения остаться там, но я решил, что раз меня послал Дальневосточный государственный университет, то я должен вернуться во Владивосток.
Для меня было большой честью, когда меня, 35-летнего, ЦК КПСС утвердил ректором Дальневосточного государственного университета. Это был вызов! Я благодарен первому секретарю крайкома партии Виктору Павловичу Ломакину, который меня тогда поддержал. Для меня это назначение, признаюсь честно, было почётно и приятно. Я был тогда самым молодым ректором в стране.
За годы моей работы ректором университета при поддержке Ломакина удалось убедить руководство страны в необходимости создания Физико-технического института при ДВГУ. Это было дело не простое… Но в силу моей молодости и здорового авантюризма всё получилось.
Ещё одно направление мне тогда удалось продвинуть, используя авторитет партийных органов, говорю об этом честно, а без их поддержки ничего тогда не решалось. Это Восточный факультет и вообще восточное направление ДВГУ. Я был убеждён, что наши трения с Китаем не вечны. И нам необходимо развивать отношения с нашими соседями. Я добился тогда специального решения ЦК КПСС по Восточному факультету ДВГУ. Оно касалось кадрового и финансового обеспечения и строительства материальной базы.
Когда в конце 90-х годов я был ректором Владивостокского филиала Таможенной академии, нам удалось продвинуть ещё один проект. Он касался борьбы с контрабандой ядерными материалами. На таможню возложили обязанности по ядерной безопасности на границе. Это так называемая «Вторая линия защиты». Первая линия – это защита ядерного оружия в армии, а вторая – на границе. Проект был реализован. Нас наградили – я получил премию правительства России. В Таможенной академии мне присвоили звание генерала. Потом там же защитил докторскую диссертацию.

- Вся ваша жизнь связана с преподавательской деятельностью. После окончания университета вы несколько лет проработали на кафедре ядерной физики ДВГУ. Более десяти лет были ректором Дальневосточного госуниверситета. Что вы вкладываете в понятие «хорошее образование»?

- В России можно получить хорошее образование. Но вопрос заключается в следующем: что понимать под хорошим образованием? Хорошее образование, которое даёт тебе удовлетворение в познании мира, это одна история. А хорошее образование, которое даёт тебе возможность хорошо устроиться в жизни, это другая история. Они не всегда совпадают. Идеальный вариант, когда совпали эти два обстоятельства.
Есть ли гарантия устройства в жизни при наличии высшего образования? Сегодня, я бы сказал, такого нет, к сожалению. Говорить о том, что, получив высшее образование, ты себе обеспечиваешь твёрдую почву под ногами, я бы не стал.
За прошедшие 25 лет высшая школа России приотстала от основных мировых трендов. Поэтому тяжёлый удел нынешнего министра образования и науки Дмитрия Ливанова по приведению в порядок большого вузовского хозяйства требует поддержки общества.

- В самом конце 90-х годов вы стали вторым секретарём Приморского крайкома КПСС. Вместе с развалом партии рухнул и Советский Союз. Какой спустя много лет вы видите ситуацию, которая сложилась в стране в те переломные годы?

- С тем, что в конце 80-х годов все ощущали и видели закат Советского Союза, я согласиться не могу. Конечно, в это время степень доверия к власти у разных людей была разная. Начиная с 1985 года произошло ослабление режима, и усилились контакты с зарубежьем. Кроме того, интеллигенция хотела больше свободы. Да, в стране было неблагополучно, и она ожидала и даже требовала изменений. И появление Горбачёва было воспринято большинством как надежда на перемены. Это время совпало с торпедированием мировых цен на нефть. Было состязание СССР и Запада в сфере эффективности производства. Всё это и безудержное ощущение свободы привело к развалу Советского Союза.
Естественно, выход Прибалтики из Союза был ожидаем. Самым неожиданным для меня был разрыв славянских народов – России, Украины и Белоруссии. Ускорение этому придали Беловежские соглашения.
Не просто удержать многонациональное государство в единстве. Страна была перегружена проблемами социально-экономического характера. Особенно на отсталых территориях Союза. Я думаю, что руководство КПСС тогда недооценило серьёзности национального вопроса, а он требовал иных подходов.
Если говорить о Горбачёве, то, на мой взгляд, в нём был элемент некоторой романтической наивности. Он думал, что за счёт своих непрерывных встреч с простыми людьми на улицах, пользуясь своей доступностью, сможет решить многие вопросы… Это, конечно, подкупало, особенно женщин, но когда за словами не последовали реальные экономические шаги, всё это сработало сначала против него, а потом против всех нас. События начали развиваться так быстро, что он просто не поспевал.

- Если представить, что Советский Союз сохранился, то на какой идеологической платформе он мог бы оставаться?

- Я думаю, что это была бы социал-демократия. Тем более что зачатки были. Была определённая зависть к скандинавским странам – такой социал-демократизм в классическом виде. Была бы многопартийность. Она появилась в России в 90-е годы. Тогда было много партий. Одна из них сохранилась до сих пор – это ЛДПР.
Я в своё время искренне вступал в КПСС, меня никто не понуждал. И я достаточно ответственно работал и в Дальневосточном государственном университете, и в крайкоме партии. Жизнь не стояла на месте, и она показывала новые возможности для обустройства страны. В 1991 году накануне путча ГКЧП (Государственный комитет по чрезвычайному положению – прим. автора) готовился пленум крайкома КПСС, где меня хотели исключить из партии за мои социал-демократические высказывания, за отказ следовать ортодоксальным партийным доктринам. В крайком меня привёл Гагаров, но к тому времени его уже не было в живых. В общем, во мне видели некую опасность. Развалом партии я не занимался, просто у меня была своя точка зрения – я поддерживал Горбачева, а значительная часть аппаратчиков тогда не слишком его любила. Я считал, что те реформы, которые он начал по демократизации, по открытости общества, были необходимы. А мои коллеги считали, что нужно всех взять в кулак, всех построить… Они за моей спиной готовили пленум крайкома. Я знал, что происходит. Ленинская фраза «Информированность – залог успеха» работает во все времена и при всех режимах. Я им сказал: если вы на это пойдёте, то я вынужден буду сделать целый ряд заявлений, которые вряд ли вам понравятся. В общем, у них ничего не вышло.

- Вам когда-нибудь предлагали взятку?

- Нет. Может быть, намеки были, да я не понял (смеется). Не предлагали, наверное, ещё и потому, что знают мой характер – я бы не взял!

- Вы всегда серьёзно занимались внешнеполитическими связями Приморья с соседними странами. Правительство Японии даже вручило вам за заслуги в этой сфере одну из самых почётных наград в стране — Орден Восходящего солнца. Что, на ваш взгляд, стоило бы поменять в наших отношениях с соседями и в каком русле они сейчас развиваются?

- Конец 90-х и начало 2000-х годов пришлись на период, когда Россия выживала. Наши бизнесмены достаточно бесцеремонно обходились с инвесторами из Японии и Южной Кореи, с теми, кто принимал участие в совместном бизнесе. Тогда была рождена «слава» о том, что российские предприниматели – это нехорошие ребята, с которыми лучше дела не иметь. Когда в середине 2000-х годов ситуация немного стабилизировалась, стали выстраиваться отношения с зарубежными партнёрами, иностранные предприниматели шли на контакты, но всё время присутствовал элемент недоверия. Они всегда хотели, чтобы была гарантия органов власти по тому или иному проекту. Это недоверие, которое возникло в 90-х годах, очень трудно преодолевать.
Есть ещё фактор объективного несоответствия традиций и законодательств разных стран. Кроме того, представители южнокорейского и японского бизнеса справедливо упрекают нас в низкой производительности труда.
Если мы хотим с Японией выстраивать нормальные долгосрочные связи, то нужно урегулировать двусторонние отношения, решив вопрос с Южными Курилами. Эта тема активно используется руководством Либерально-демократической партии Японии. Вызывает удивление их позиция: продиктовать условия, при которых они готовы пригласить президента России к себе в страну. Мы, конечно, заинтересованы в развитии экономических отношений, но если они считают, что могут нам, выигравшим войну, диктовать условия, я считаю, что это неверно.
А возможности для развития отношений есть. Сейчас всё зависит от руководства Японии. Тем более премьер-министр Синдзе Абэ поставил одним из главных пунктов своей политической программы нормализацию отношений с Россией. С одной стороны, Япония побаивается укрепления отношений России и Китая, а с другой стороны, на неё давят США. Мы, с одной стороны, развиваем и укрепляем отношения с Китаем, а с другой стороны, хотим нормализации отношений с Японией. Очень хорошо, что наши отношения развиваются на уровне экономики, культурных связей, человеческих контактов.

- Виктор Васильевич, ещё несколько лет назад наблюдался серьёзный отток населения с Дальнего Востока и из Приморья, в частности. Почему вы не уехали на запад, как сделали некоторые приморцы? Что вас держит в нашем крае и появлялись ли мысли об отъезде?

- Я видел жизнь в разных странах. И я знаю, что хорошие места, приятные для работы и души, заняты другими людьми. Попасть туда не так просто. А жить в Москве, ходить около Кремля и чувствовать себя сопричастным такой жизни - мне не подходит. Я человек активной натуры, я привык работать. Меня вполне устраивала работа и в Дальневосточном государственном университете, и в администрации Приморского края, и в Законодательном Собрании. Она мне интересна.
Есть модные западные теории, согласно которым нужно восемь раз поменять место работы с тем, чтобы не застаиваться, сохранить интерес к работе… Я ещё до восьми не дошёл (смеется). Не всегда смена работы сопровождалась моим личным выбором – были и вынужденные шаги. Если смотреть на жизнь в целом, то я не жалею об этом. Есть опыт, накопленный на разных этапах жизни, не пустяковый с точки зрения познания людей, понимания механизма функционирования государства, общественных институтов.

- Что в вашем понимании такое словосочетание, как «малая родина»?

- Я бы сказал, что малая родина для меня – это южное Приморье. И не потому, что я как депутат отвечаю за несколько районов, а потому, что это место, где я вырос, где долгое время жил, – это город Артём, Шкотовский район, Партизанский район, Находка. Эти места мне известны, там я часто бывал, встречался с разными людьми. А Владивосток – это моя настоящая родина. Мне нравится город при всех его сложностях и даже причудах. Мне нравится народ на улицах. Люди симпатичные, модно одетые. Мне нравятся военные моряки на улицах – это логично для морского города. Сейчас их, правда, стало меньше.

- Каким, на ваш взгляд, может быть будущее Владивостока и Приморья?

- Если мы сейчас займёмся реализацией тех проектов, о которых говорим уже третий год, то я верю, что у Владивостока будет будущее. Сомнений даже нет! Нам для развития Приморья внутреннего ресурса мало. Нам необходимо взаимодействие с соседними странами. Иногда делаются бодрые заявления: мол, у нас всё есть, мы сами с усами. Такой процесс становления может продлиться лет 10-20. Я считаю, что наш народ заслужил лучшей доли и более качественной жизни уже сегодня.

- Какие шаги необходимо предпринять, на ваш взгляд, чтобы сделать Дальний Восток привлекательным для россиян? Будут ли этому способствовать последние решения о создании ТОРов и свободного порта Владивосток?

- Законы приняты недавно, и хочется надеяться, что они принесут пользу. Мы должны сделать жизнь людей комфортной. Поэтому во Владивостоке, например, открылись театр оперы и балета, «Фетисов-Арена» – это ещё один шаг к благоустройству Владивостока, это принадлежность города к более высокому уровню развития.
Несмотря на сложности в стране, президент России настоял на том, чтобы не сокращать средства на развитие Дальнего Востока. Это в государственных интересах. Это позволяет сделать Приморье более привлекательным. Главная задача заключается в том, что необходимо запускать новые современные производства. При этом не стоит забывать о том, что у нас уже есть. Сейчас вдохнули жизнь в оборонные предприятия Владивостока и Арсеньева. К чести директоров этих заводов, они не позволили всё растащить в 90-е годы.
Глядя на Соединённые Штаты, мы знаем, что не один Нью-Йорк является промышленным центром. Можно назвать два десятка городов США, живущих интенсивной производственной, научной, культурной жизнью. Одна Калифорния чего стоит! Поэтому идея Никиты Сергеевича сделать во Владивостоке аналог Сан-Франциско снова обретает содержание и форму (мосты уже есть!).

- Есть предложение перенести столицу страны куда-нибудь за Урал…

- Это несерьёзно. Столицы России ассоциируются с Москвой и Петербургом. Нам сегодня заниматься переносом столицы просто не пристало. Сейчас при наличии разных видов связи и трёх-четырёх авиарейсов в день в этом нет никакой нужды.

- В нынешнее время в России наблюдается всплеск патриотических чувств на волне отстаивания внешнеполитических интересов страны. Очень многие заявляют о том, что они истинные патриоты. Что в вашем понимании патриотизм и считаете ли вы себя патриотом?

- Я считаю себя патриотом. И я не стыжусь этого слова. Я под патриотизмом понимаю, прежде всего, защиту интересов российского государства и народа, честное исполнение своего долга. Наши люди далеко не все бездельники, воры, лихоимцы, далеко не все из них с ненавистью относятся к другим народам. Речь идёт об уважении национальных чувств и национальных культур.
Я с интересом читаю многие материалы по истории России, которые сейчас публикуются. Я с уважением отношусь к русскому языку. И считаю, что тот пласт мировой литературы, который был сформирован на протяжении XVIII-XX веков русскими писателями, это наше национальное достояние.

- Некоторое время назад нас с Запада призывали покаяться, в основном за советский период истории России…

- За что я должен каяться? Я тоже мог бы встать в ряды тех, перед которыми нужно покаяться, поскольку мой отец был несправедливо репрессирован. Есть у нас такая неприятная часть истории, но мы должны знать об этом и извлекать уроки.

- Если говорить о патриотизме, то в последнее время появляются люди, чьи взгляды граничат с национализмом…

- К этому я отношусь с большой настороженностью – подобный патриотизм легко может перейти в национализм. Проявления крайнего национализма весьма негативно сказываются на обстановке в России. Наблюдаются перегибы, связанные якобы с восстановлением русского достоинства. Претензия на особую исключительность русской нации ошибочна. У россиян есть то, чем можно гордиться: сила, твёрдость, самопожертвование, воля. Но у других народов эти качества тоже присутствуют. Такое явление, как национализм, наносит колоссальный вред государству.

- В современном российском обществе не модно, не популярно отрицать Бога. Как вы относитесь к религии вообще и к традиционному русскому православию в частности?

- Я не верующий, но к православию отношусь с большим уважением. Поскольку я по образованию физик и рос в семье, где преобладали материалистические взгляды, стыдно признаться, но я не чувствовал необходимости в Боге. Хотя в нашей семье отмечались традиционные христианские праздники – Пасха, например.
По этому поводу у меня были разговоры с владыкой Вениамином. Я отношусь к нему с уважением. А что касается наших контактов и взаимодействия по общечеловеческим вопросам, которые связаны с памятью о войне, с защитой детей и неимущих, то у нас общие взгляды.
Кстати, наиболее заметная сейчас фигура современности в вопросах космологии и физики Стивен Хокинг в своей последней книге написал: нет необходимости в Боге для устройства мира. Несомненно, для нас есть вещи, не до конца познанные. Но в наличие существа, который наверху возник каким-то непонятным образом и формирует наш мир, я не верю.
В то же время нынешнее руководство страны поддерживает Русскую православную церковь как фактор, цементирующий государственную власть. Церковь выступает и как фактор организующий, который ставит людей в определённые рамки. Веками в православной России вопросы выживания были связаны с общинностью и коллективизмом. Этим объясняется менталитет русского человека, который сформировался за тысячу лет после крещения Руси.
Кстати, в печати появились сообщения о том, что богословие стало в России научной дисциплиной. Это по-разному воспринимается в обществе. Хотя если рассматривать богословие как источник гуманитарных наук – философии, этики, филологии, то профессионалы помнили об этом всегда.
В годы советской власти в основу идеологии были положены другие принципы, но Моральный кодекс строителя коммунизма очень напоминает Десять заповедей Христа. Я думаю, что это не случайно, потому что так или иначе в народе укоренились те взгляды, которые Русская православная церковь воспитывала в людях веками. Решая политические задачи, перечеркнуть историю страны и построить что-то новое нельзя. Иногда думаешь, что если бы КПСС занимала более взвешенную позицию по отношению к религии, то и Советский Союз, может быть, не развалился бы.

- Виктор Васильевич, вы много читаете. Какая литература вам по душе?

- Я с интересом читаю книги историко-публицистической направленности. Я раньше считал себя достаточно информированным, а сейчас, когда открываются архивы и появляется целый ряд новых материалов, я думаю, что это было завышенное самомнение. По целому ряду основополагающих решений для развития нашей страны только сейчас приоткрываются данные о том, что за этим стояло… Читаю, потому что не хочется умереть дураком!
Я, например, с колоссальным интересом читал воспоминания бывшего премьер-министра Российской империи Сергея Витте. В советских учебниках была изложена одна история, а сейчас выясняется, что всё было далеко не так. Я думаю, что мы в значительной степени именно ему обязаны освоением Дальнего Востока.
Из зарубежных писателей мне нравится Стефан Цвейг, его серия портретов политических деятелей Европы XVIII-XIX веков, которые сформировали современный мир. В молодости читал Джека Лондона, Эрнеста Хемингуэя, Эриха Марию Ремарка.
Мне нравится Андрей Платонов. Хотя он достаточно грустный автор. В своё время я запоем прочитал Константина Симонова, его многотомное издание. Особенно мне нравится его роман о войне «Живые и мёртвые».
Я прочёл Достоевского, больше подчиняясь модной волне и шуму вокруг этого писателя с учётом его биографии. Но он меня за душу не взял – «излишне обнажённый внутренний мир». Недавно перечитывал Толстого, в частности, «Войну и мир». Сейчас я смотрю на его творчество несколько по-другому, чем раньше. Чтение этой книги в юности не вызывало волнения, на мой взгляд, фактуры там мало, много философских рассуждений, нужна зрелость читателя.
Когда наступил период перестройки и гласности, я для себя открыл Бунина, Набокова, Пастернака. Помню, мы читали взахлёб литературные произведения, которые долгое время были под запретом.
Среди любимых мной писателей-дальневосточников – Николай Задорнов. Интересны споры с авторами современных историков – кто из генералов больше виноват в поражении в русско-японской войне 1904-1905 годов.
Из современных авторов изучаю творчество Захара Прилепина, читаю его роман «Обитель». Не скажу, что чтение даётся легко: почитаю, отложу, потом снова возвращаюсь к чтению.

- Иногда звучат мнения о том, что стоит поставить памятник Сталину. Как вы относитесь к этой идее?

- Ко мне приходили люди, которые хотели бы установить во Владивостоке памятник Сталину. Я не подписал это обращение. Думаю, что этот вопрос ставить рано. В обществе ещё свежи воспоминания о Сталине. И моё мнение никак не связано с тем, что мой отец был репрессирован. Высказывая свою точку зрения относительно памятника Сталину, я исходил из соображений общеполитических. Мы с таким трудом успокоили общество после 80-х и 90-х годов, поэтому провоцировать общественные настроения какими-то вызовами типа установки памятника Сталину вряд ли сейчас целесообразно. Время должно отсеять всё наносное.

- Виктор Васильевич, что для вас значат семья, близкие люди?..

- Семья – это важная часть моей жизни. Я её создавал с любовью. Конечно, в прежние годы, имею в виду 70-е, я тратил время в основном на работу. Потом было время перестроечной неразберихи и 90-х годов. Тогда многие семьи сплачивались, ведь стоял вопрос о том, как выжить в сложившихся условиях.
С женой мы зарегистрировали свои отношения в самый пик Карибского кризиса – свадьба у нас была 20 октября 1962 года. Надо же было время выбрать! Хотя мы тогда мало придавали этому значения. Моя жена тоже окончила Дальневосточный государственный университет, только на год позже, чем я. Она училась на химическом факультете ДВГУ, кандидат наук. Сейчас преподает в Школе биомедицины Дальневосточного федерального университета. Когда я стал ректором ДВГУ в 1978 году, я попросил её уйти из вуза, поскольку невозможно работать с женой – сразу начинаются сплетни, интриги. Правда, она мне это до сих пор не может простить. Она ушла тогда в Дальневосточный институт советской торговли и там проработала много лет. Я считаю, что тогда поступил правильно. Только ей об этом не говорите…
Мои дети мне всегда доставляли радость. И сейчас, когда они выросли, я очень тесно с ними общаюсь. Другое дело, что они иногда мне говорят: ладно, батя, не лезь, мы сами знаем, что и как… В общем, дети живут своей жизнью. Сыну уже 50, дочери – 40 лет. Сын живёт во Владивостоке. Он 20 лет отслужил в армии, сейчас занимается предпринимательством. Дочь живёт во Франции. Внучка учится там же в международной школе. Да, у них обязательные экскурсии в другие страны Европы. Проще говоря, в этой школе готовят людей мира. Сейчас, при встречах, мы с ней спорим – разные взгляды на мир.

- Есть ли у вас мечта, которая ещё не исполнилась, или, может быть, дело всей жизни пока не удалось завершить?

- Есть. Я всегда хотел, чтобы главный вуз Дальнего Востока носил имя Владимира Клавдиевича Арсеньева. Этот великий человек был уважаем во все времена. Гений Арсеньева пережил все эпохи. И сегодня деятельность великого исследователя, пытливого учёного, бесстрашного офицера и разведчика, известного писателя, педагога, человека государственного ума и масштаба должна быть оценена по заслугам.
На различных этапах своей жизни я предпринимал попытки присвоить его имя нашему университету. Сейчас я возглавил Ассоциацию выпускников ДВФУ и думаю, что при поддержке выпускников, при содействии ректора и губернатора моя мечта имеет все шансы на осуществление. Это будет хорошим подарком не только мне на день рождения, но и всем приморцам.

Подготовил Александр Алексеев