Писатель Владимир Торин раскрыл секрет счастья и любви

Редакция «Новых Известий» поздравила писателя и задала автору несколько вопросов.

— Владимир, давайте начнём с испытания славой. Как вы относитесь к тому, что критики сравнивают вас с Дэном Брауном?

— Книга «Амальгама» и «Амальгама — 2» переизданы. Первый тираж — пять тысяч экземпляров — полностью распродан, и издательство решило выпустить второй. Для меня, как для автора, это большая радость! За те несколько лет, что разделяют два издания, я прошёл длинный путь. Моя книга, которой я открыл путь на свет, моя «Амальгама» изменила мою реальность.

Ведь я её писал для друзей, которым на совместных посиделках с готовностью читал свои путевые заметки. А друзья мои — люди интересные, творческие: художники, поэты, журналисты, писатели, музыканты. Они и насоветовали: напиши книгу, по крайне мере, это будет занятно. Просто ради развлечения я последовал их совету. И когда вдруг пресса её заметила, несколько газет написали, что я «русский Дэн Браун», меня это очень удивило.

Не скрою, сперва это было приятно. Я ходил ужасно довольный, давал интервью направо и налево, встречался с читателями в Москве и в Петербурге, Красноярске и Нижнем Новгороде, в Риге мне овацию устроили... но в какой-то момент я осознал, что вся история с Дэном Брауном — перебор.

Ведь мы не кто-нибудь, мы наследники великой русской литературы. Это на Западе писательство поставлено на конвейер: человек издал книгу, поехал развеяться, сменить обстановку, через год написал ещё книгу. Ведь ему надо денег заработать. У нас же всё выстрадано, вымолено, замешано на крови, на каких-то кусках мяса, из сердца вырванных. И это формировалось столетиями. Великая литература, великие писатели, великие идеи. И тогда начинаешь понимать, что книги в России — это не просто развлечение или издательский бизнес. Это попытка к чему-то важному призвать людей. Вот тут я растерялся! Увидел, насколько это всё мелко и суетно, если воспринимать писательство как бизнес, и как велико и могущественно то, что стоит у нас за спиной.

Я недавно стал секретарём Союза Писателей России по международным делам, и стало ещё понятнее, насколько всё серьёзно. Я вошёл в эту реку забавы ради, а пришлось вспомнить про любовь, захотелось призвать людей к любви и добру, появилась ответственность. Я вдруг подумал: куда я полез? Есть Достоевский, Толстой... в этом ощущается неловкость. Чем больше читаешь русскую классику, тем очевиднее её мощь и масштаб.

— Если речь зашла про наши литературные традиции, то не кажется ли вам странным, что «Амальгаму» сравнивают с «Кодом Да Винчи» Дэна Брауна, а не с «Визитом к Минотавру» братьев Вайнеров или с романом Акунина о внуке Эраста Фандорина? Почему критики ищут параллели не с произведениями нашей национальной литературы, а с западными бестселлерами?

— Здесь всё очень просто: сравнивают с тем, что на слуху. К сожалению, замечательные, прекрасные братья Вайнеры сегодня забыты. Тех же Стругацких помнят, потому что сняли огромное количество экранизаций, в том числе, великий фильм Тарковского. А так-то ведь всё забыто. Это очень плохо и печально.

Сравнивают с тем, что на поверхности, а Дэн Браун — на поверхности. Это как раз то, о чём я говорил — «литературный Макдоналдс». Дэн Браун пусть будет: благодаря ему многие люди вдруг узнали, что был такой Леонардо Да Винчи, кто-то узнал о картине в Милане, где Иисус Христос в центре стола. Отлично! Пускай об этом хотя бы прочитают, уже хорошо. Конечно, это абсолютно коммерческое явление, в то время как братья Вайнеры или Стругацкие, которых мы упомянули, гораздо ближе к истокам русской литературы. Если бы меня сравнивали с Акуниным, мне было бы гораздо приятнее. Романы о Фандорине — это одновременно и детектив, и любовная драма, чтобы люди, читая, проникались событиями, связанными с историей своей страны. Это, конечно, очень хорошо.

— Вы много читаете. Кто повлиял на Вас больше — Пушкин, Достоевский, Гоголь, Чехов?

— На мой взгляд, любой человек должен читать как можно больше. Желательно качественную литературу, но и вообще всё подряд. Именно так появился великий писатель Максим Горький. И, когда мы говорим о русских классиках — Гоголе, Чехове, Достоевском — их всех нужно знать. Они очень разные и нельзя думать, что, читая только Гоголя можно понять великую русскую литературу. Недавно с моим другом Александром Любимовым мы спорили о писателе Евгении Водолазкине. Некоторое время назад мы проводили фестиваль «Русский Рим» и награждали Водолазкина за вклад в развитие русской литературы. У него есть два романа: «Лавр» и «Авиатор». Один — глубокий, неспешный о русской безысходности, о жертвоприношении, о любви, а второй — о том же, но в гораздо более «облегчённой» версии. Но от того, что «Авиатор» — вещь более «попсовая», она не становится хуже. Поэтому я не могу выделить никого, в каждый отдельный момент жизни мне важен был какой-то определённый автор. Есть, к примеру, Чехов, которого просто приятно прочитать короткий искромётный рассказ. И есть Достоевский, который вытягивает жилы, переворачивает душу, от которого стынет кровь. Поэтому всё важно и нужно.

— Мы не упомянули Булгакова, а ведь именно его приём, использованный в «Мастере и Маргарите», перенял уже звучавший в беседе Дэн Браун. Библейская эпоха и Москва 20-х годов.

— Наверное, да. Герои моих книг «Амальгама» и «Амальгама 2» ещё иногда путешествуют во времени, хотя у Булгакова это просто перекличка времён. Она связана одним стержневым персонажем романа. Я же пытался написать сюжет, параллельно рассказав об интересных исторических вещах, ещё и вспомнить о важных человеческих проявлениях — любви, дружбе, верности, добре.

— Вы говорите, что всё в мире повторяется. Напрашивается вопрос: как вы относитесь к хронологической теории Фоменко?

— Я считаю, что каждый человек имеет право на свою собственную теорию о чём угодно. Каждый человек волен интерпретировать исторические факты так, как он считает нужным для себя и для тех, кто почему-то решил, что это интересно людям. И пусть расцветают все цветы! Я категорически не согласен, но считаю — пусть будет. Благодаря неожиданным интерпретациям истории больше людей начинает чем-то интересоваться. Хотя, на мой взгляд, эта теория не состоятельна.

— Вы утверждаете, что русская литература призывает людей к высокому, а к чему вы призываете в романе «Амальгама»?

— Я надеюсь, что к любви, доброте. У меня так сложилась судьба, что я многое видел. Долгое время я был военным и прошёл через три войны. В какой-то момент пришёл к пониманию того, что сегодня наше общество стало агрессивным, люди относятся друг другу очень недобро. Если включить телевизор, то от него в ужасе отшатываешься: там собираются десятки людей и кричат друг на друга. И это стало нормой жизни. Каждый считает себя вправе учить чему-то другого, будучи убеждён, что только его точка зрения — истина в последней инстанции. Так вырулила сейчас цивилизация. И не только у нас в стране, я с удивлением обнаружил, что в Америке то же самое, очень похоже. Книга «Тамареска» («Амальгама 2») — вся про любовь, да и «Амальгама» — тоже про любовь. Несмотря на то, что это приключения, исторические параллели, авантюра, тем не менее, это книга про любовь. Любовь спасает мир. К этому я и пытаюсь призвать читателей: любите друг друга, будьте счастливы, потому что быть счастливым быть очень просто — нужно просто взять и стать счастливым! Для этого нужно любить всё вокруг и перестать думать, что ты умнее других.

— Вы довольны художником, который оформлял книги? Насколько привлекательна обложка? Это ведь тоже важно для успешных продаж?

— Если говорить о книге «Амальгама», оформление первого издания отличается от второго. В первом издании на обложке ряд исторических деятелей, отражающихся в старинном зеркале, которое есть на картине художника Яна ван Эйка. Там присутствуют Жуков, Сталин, Путин, Казанова, Барбаросса, люди разных эпох, отражающиеся в этом зеркале. В центре — Путин, что делало обложку несколько скандальной. Мы работали с прекрасной художницей Ириной Зиминой, она выпускница Строгановского училища, я её знаю с давних времён. Вот такой интересный ход она придумала. Но в последствии, когда был продан первый тираж и надо было переиздавать книгу, если мы говорим о серьёзности намерений, то такая внешняя провокативность книге не нужна. Я предложил своим подписчикам на Facebook проголосовать, опубликовав два варианта. Второй вариант — оставить зеркало с картины ван Эйка и оставить двух героев картины, один из которых — вылитый Путин. Это гораздо тоньше. Пришло более тысячи откликов. Голоса разделились 65 на 35 в пользу второго варианта.

— Для многих писателей издание книг — единственный источник дохода. Вы всю свою жизнь работали. Можете ли сейчас позволить себе заниматься только творчеством?

— Я ещё не настолько «великий» писатель, чтобы отказаться от всех тех дел, которыми занимаюсь, для того, чтобы зарабатывать только писательским трудом. Но, как я уже говорил, мне везёт. На меня вышла самая крупная аудиозаписывающая компания страны «Союз» и предложила записать звуковую версию романа. А недавно мне опять повезло! Позвонили из петербургской киностудии и предложили экранизацию. Я им тоже продал права на несколько лет. Сейчас идёт работа над сценарием. Я не делаю никаких телодвижений, всё идёт само собой.

— Вы много лет занимались пиаром. Прорекламируйте будущим читателям, почитателям и покупателям ваших книг роман «Амальгама». Почему они должны взять с полки именно его? Что потенциальный читатель в нём найдёт?

— «Амальгама», «Амальгама 2» — книги, которые одни называют мистикой, другие — приключением, третьи — историческим романом, четвёртые — любовным романом, пятые — детективом. Все эти мнения правы, потому что всё это в моих книгах есть. Это увлекательное чтение, в котором собрано всё: и любовь, и мистика, и история, и приключения, и детектив. И, что самое главное, в конечном итоге, добро и любовь побеждают.

— Ну и последний вопрос: над чем вы работаете сейчас и каковы ваши творческие планы? Что ждать читателям — продолжение? «Амальгаму 3»?

— Я думаю, что продолжение было бы слишком просто. Ко мне уже обратились два известных издательства с предложением подписать договор, но я пока думаю. Стоит ли продолжать историю про «Амальгаму» или начать что-то новое. И пока идёт такое «междукнижье», я написал несколько рассказов, вспомнил о чеченской войне, написал несколько колонок в журналы своим друзьям и нахожусь пока на перепутье. Но уже не сомневаюсь, что обязательно буду писать.