За покорение ихэтуаней…
У входа в Музей города (улица Петра Великого, 6) стоят два странных, малоприметных и малопонятных камня. На них какие-то иероглифы, а что там и почему — бог знает…
Историк и краевед Нелли Мизь выяснила: эти камни — памятный знак генералу Николаю Чичагову, военному губернатору Приморской области и наказному атаману Уссурийского казачьего войска.
Он был установлен в городе Нингута — в знак благодарности генералу, усмирившему в этих краях восстание «боксеров» — ихэтуаней. Это восстание — одна из самых трагических страниц в истории Поднебесной империи. Ихэтуани были уверены, что все беды Китая — от иностранцев и тех «пакостей», которые они принесли с собой — от лекарств до железной дороги. Ихэтуани славились чудовищной жесткостью и расправлялись не только с иностранцами, но и с китайцами, которые, к примеру, приняли православие или просто сотрудничали с иностранцами. Само собой разумеется, что при этом они безжалостно громили все, что создавали в Китае «проклятые иностранцы»… Показательно, что «боксеры» не щадили даже детей, поэтому мирное население отнюдь не проникалось к ним симпатией, а вот генерал Чичагов, жестко подавивший бунт, был для китайцев избавителем. Николай Чичагов не просто подавил восстание в провинции (а война с ихэтуанями захватила довольно большую часть Китая), но устроил больницы для жителей города, решил проблему нехватки продовольствия. За это ему и был поставлен памятник на одной из сопок Нингута (сегодня этот город стал частью Муданцзяна).
Памятнику не очень везло. Не прошло и века, как на смену ихэтуаням в Китае пришли хунвейбины. Стараниями этих «идейных детишек» было уничтожено огромное количество памятников истории и культуры. Памятник Чичагову был разбит. Когда правитель в КНР сменился, его части отправили в Россию. Но уже в то время было почти невозможно выяснить, что это за куски камня, при чем тут Чичагов… Китайцы вообще были уверены, что это части надгробия на могиле Чичагова, хотя достоверно известно, что он умер и похоронен в Москве.
Интересно, что в войне с ихэтуанями также принимал участие полковник Павел Воронов, который впоследствии командовал Приморским драгунским полком. Он был женат на дочери известного владивостокского предпринимателя Алексея Старцева, а по своим корням был родственником Лермонтова! Между прочим, жена Воронова — Евдокия (в девичестве Старцева) — тоже принимала участие в боях. Она организовала летучий санитарный отряд и вывозила раненых с поля боя, сама получила ранение и была награждена Георгиевским крестом…
Вот так пара старых камней с иероглифами открывает целый пласт истории…
Выходила. Песню заводила
Памятник Катюше не так сразу и найдешь — он надежно скрылся в уютных зеленых улочках Моргородка. Смотрит она с утеса в горизонт, за море, о чем думает? Может, о том самом «степном сизом орле»?
Краевед Нелли Мизь первой выдвинула версию, что песенная Катюша — не некая выдуманная героиня, что у нее есть вполне реальный прообраз. И звали этот прообраз Екатерина Алексеева. Она была знакома с композитором Матвеем Блантером, написавшим мелодию песни про Катюшу. Они вместе учились в консерватории. И Блантер вполне мог рассказать об этой удивительной женщине поэту Михаилу Исаковскому… Екатерина Филиппова родилась 24 марта 1911 года во Владивостоке на Первой Речке в семье часовых дел мастера Николая Филиппова. У нее были выдающиеся музыкальные данные, и после школы родители отправили дочь в Ленинградскую консерваторию, где была в числе лучших… Но на третьем курсе Екатерина случайно травмировала руку, и о карьере музыканта можно было не мечтать. Но в жизни девушки уже и так намечались перемены — она познакомилась с капитаном Александром Алексеевым, который учился в военной академии, вышла замуж. Вскоре Алексеев получил назначение в погранотряд Посьетского (Хасанском сегодня) района Приморья. Как и следует жене военного, Екатерина отправилась к месту службы вместе с мужем. Она была активисткой, едва ли не вся общественная жизнь отряда была на ней, а кроме того — Екатерина окончила курсы медсестер.
Когда летом 1938 года грянули Хасанские события, в госпиталях санитарками, медсестрами были именно жены офицеров. Екатерина Филиппова-Алексеева за 14 дней боев трудилась по большому счету без отдыха, не только проводя перевязки, но и ухаживая за тяжелоранеными…
Осенью этого же года вышел в свет Указ президиума Верховного совета СССР, в котором медалями и орденами награждались, помимо участников боев, члены семей комсостава, работники госпиталей… В списке награжденных были и Александр Алексеев, и его жена. Орден Красной звезды Екатерина Николаевна получила из рук Михаила Калинина в Москве…
И вполне может быть, что именно она стала прообразом той самой Катюши, верной и мужественной подруги храброго советского бойца.
Следы футуриста
На улице Пушкинской дом номер 25 — деревянный, с резными наличниками — красив сам по себе. И далеко не все знают, пока не прочтут табличку на стене, что этот дом — самый настоящий памятник. Не только деревянного зодчества, но и истории.
Здесь жил с 1917-го по 1922 год поэт Николай Асеев. Он работал простым чиновником, затем устроился в газету. Во Владивостоке он вместе с Давидом Бурлюком создал «Балаганчик» — вольное сообщество поэтов, писателей и творческих людей, создал два сборника стихов, один из которых — «Бомба» — сожгли японские интервенты.
Николай Асеев был близким другом Владимира Маяковского, и именно в нем великий поэт видел своего преемника: «Правда, есть у нас Асеев Колька. Этот может. Хватка у него моя…», — писал Маяковский.
Николай Асеев в советское время стал лауреатом Сталинской премии, много помогал молодым поэтам… Владивосток сохранился в его душе как город молодости, город, где он встретил крутые перемены в жизни своей страны и нахлебался их полностью…
О нашем городе Асеев оставил чудесные, яркие, сочные воспоминания…
«Город рушится лавиной с сопок в океан, город, высвистанный длинными губами тайфунов, вымытый, как кости скелета, сбегающей по его ребрам водой затяжных дождей. Владивосток.
Мне… он показался плывущим по океану, взрезывающим своим портовым бугшпритом воды Амурского залива с одной и бухты Золотого Рога — с другой стороны.
…Город падал на меня с высоты сопок; он кренился к морю стенами спадающих отрогов. Густо вплотную кипел вокруг меня незнакомый быт. Люди в синих длиннополых халатах обтекали меня сплошной массой. Они плевали, скалили белые зубы, жестикулировали, спорили и перекликались, певуче и гортанно придыхая. Звуки вибрирующих струн слышались в их интонациях. Я не понимал не только их слов, но и их интонаций. Мне казалось, что они переругиваются и упрекают в чем-то один другого, а они вслед за тем хлопали друг друга по плечу и заливались понимающим смехом. Их мимика, жесты, интонации были настроены по камертону чуждого мне быта. Непонятные фрукты и цветы окружали меня толпой. Черные поблескивающие сланцем рогожи с трепангами расстилались у моих ног чудовищными пиршествами; розовые гирлянды огромных крабов висели на мачтах джонок. Все было чуждо и враждебно мне…
…В городе кроме жены у меня была лишь одна знакомая; она тоже еще не освоилась с местом. Ей тоже были непонятны сладко-водянистое мясо безароматных фруктов, выпученные глаза собак-рыб, неприютность осенних вечеров, рогульки носильщиков, кожура земляных орехов, устилающая тротуар вместо подсолнуховой скорлупы. Эта единственная моя знакомая здесь — была Революция».
«Он был… типичным большим морским портом со всей специфичностью этого рода городов, экзотикой лиц, говоров, одежд, со множеством кабачков, игорных притонов, опиекурилен, весёлых домов; с визгом, гомоном доков, кранов, лебёдок и пароходных сирен… Видно было, что город возник ещё очень недавно: рядом с главной, собственно единственной улицей — Светланской, где дома слажены чисто и солидно, — крутые в сопки вздымающиеся проулки с наспех сбитыми лачугами, с домами-клоповниками, сплошь забитыми китайской беднотой… Двадцать пять лет тому назад на главной улице города, рассказывают старожилы, тигрица, вышедшая из тростников, схватила кули-китайца и ушла завтракать».
Сегодня в доме на Пушкинской, 25 находится Приморский краевой центр народной культуры. Здесь проходят выставки, литературные чтения. Несколько лет назад казалось, что вот-вот чиновники покинут здание и в нем будет организован Музей литературы русского востока. Но затем проект словно растворился. А жаль.