По ту сторону. Как я ездил задавать вопрос президенту, а попал на «Голодные игры»

***

Колени трясутся. Холодно. Пальцы рук приобрели синеватый оттенок, как у мороженой голубики. Мужчина позади выкрикивает: «Долго ещё?». Нервно так, в тишину. Кажется, что его кроме меня никто и не заметил. Впрочем, ему и неважно — взгляд в мгновение устремился обратно в телефон.

— Вы так легко одеты. Наверное, из Краснодара? , — обратилась ко мне стоящая рядом девушка, имя которой я так и не узнал.

— Чуть-чуть промахнулись. Из Владивостока.

— О, ну почти угадала — улыбается. — У меня там подруга живёт, говорит, что у вас всё ещё тепло. А мы почти месяц терпим минус пятьдесят.

Девушка — журналистка из Сибири. Это можно было понять лишь по одному её внешнему виду: мощный, почти бронированный пуховик в пол, вязаная шапка, меховой ворот, толстый шарф и тёмно-серые угги, которые до приезда в Москву, вероятнее, были белыми.

С погодой на самом деле повезло — всю неделю в столице хлопьями шёл снег. Для москвичей он в принципе значит то же самое, что и для владивостокцев — пробки, грязь, «миньоны» с лопатами. А для туристов — заснеженная Красная площадь, ёлки в белых одеялах, хрустящий Арбат. Романтично, но без перчаток и термобелья всё же прохладно, особенно, если неподвижно стоять в очереди.

Начиналась она, само собой, на главном КПП и заканчивалась на первом — всего пунктов пропуска (почти все из которых на улице) было около четырёх, в соответствии с уровнем мероприятия. На каждом суровые служители ФСО проделывали одну и ту же «операцию»: заглядывали в паспорт, на бейдж, опять в паспорт и глубоко в глаза.

В очереди стояли все. Распределения на «своих» и «из регионов» не было: рядом со мной мёрзли репортёр «Первого», оператор ВГТРК, журналистка SkyNews (которая предпочтительно не понимала русский), корреспонденты из Сибири и другие сдавшие ПЦР на «отлично».

Всего, согласно списку, который мне удалось подсмотреть при получении бейджа, на мероприятии ожидалось 864 журналиста. Именитых можно было пересчитать по пальцам, медийных так и вовсе одной руки.

Мы дошли до первого КПП — самого главного. На входе один охранник проверил мои документы и отправил к другому, который ещё раз всё внимательно высмотрел: на паспорт, на бейдж, на паспорт, в глаза.

— А вот это мы забираем, — произнёс охранник, вытащив у меня из подмышки плакаты для привлечения внимания президента.

— Может, хотя бы один оставите? С «Владивостоком»?.

Низковатый широкоплечий мужчина в форме достаточно выделялся на фоне своих коллег — почти все они, как на подбор, высокие стройные мужчины с выразительными чертами лица и светлыми глазами. Он же больше был похож на соседа, мужа тёти Лены из 302-й, которая всё время была недовольна тем, что он сутками пропадает на работе.

— Нет, — таблички улетели в мусор.

***

Внутри из угла в угол носились журналисты с микрофонами и камерами. Как тараканы по полу, когда неожиданно включился свет. Искали стену поярче, кадр поинтереснее, героев покрасивше.

Настоящее паломничество телевизионщики устроили к «регионам» в национальных костюмах. На «синхрон» к парню-буряту журналисты занимали очередь. Правда, недолго.

Примерно через 15 минут после меня в двери вошли три девушки из Калмыкии. Джиргала, Амуланга и Юлия. На каждой по узорчатому платью и шапочке. В момент очередь на бурята рассосалась, толпа набросилась на калмычек.

— Операторов и фотокорреспондентов просьба пройти в зал, — прозвучало из динамиков. От девочек, наконец, отстали.

Само собой, к дверям потекли все. Видимо, сработал древнеславянский инстинкт: раньше сядем, раньше выйдем. В холле остались я, старожилы, калмычки и те немногие, кто не поддался животному чувству.

Я сел на диван, чтобы подождать своей очереди, погоревать об утерянных табличках и придумать, чем привлечь внимание президента.

— В зал приглашаются пишущие журналисты.

Придумать я так и не успел, зато погоревал на год вперёд.

***

Опять проверяют документы. Паспорт. Бейдж. Паспорт. Глаза. Таблички (у тех, у кого забрать ещё не успели).

Поднимаюсь по тёмному коридору, попадаю внутрь. Места в первых десяти рядах уже были заняты федералами, «операторами» и табличками «резерв». Быстро глазами ищу трибуну Пескова и нехитрыми аналитическими методами вычисляю кресло президента, чтобы лучше было видно: мне его, ему — меня.

— Здесь занято?

— Да чёрт его знает, садитесь, пока не стало, — не отвлекаясь от переписки произнесла женщина, сидящая рядом.

Не думая, я рухнул в кресло. Руки всё ещё немного потряхивало, всё же замёрз капитально. Через минуту ко мне подошёл мужчина с табличкой «Кубань».

— Здесь занято?

— Да чёрт его знает, садитесь, пока не стало, — ухмыльнулся я.

Мужчина бросил листочек и ушёл записывать «сторисы» на фоне кресла президента, ещё не зная, что через полтора часа ему дадут микрофон и шанс узнать, когда возобновят авиасообщение с Краснодаром.

***

Зал наполняется битком. Становится очень шумно. Замечаю, что прямо за мной садятся калмычки. Амуланга и Юлия. Джиргала задерживается — на входе у неё тоже отняли табличку.

Вообще таких, как я и Джиргала было много. Внимание президента в этом году можно было привлечь только городами и странами на листочках. Народные костюмы, шапки и кислотные пиджаки, к слову, тоже пролетели, как фанера над Парижем.

В соседнем секторе сидела женщина в толстовке, подписанной лично Путиным, слева от меня — уфимец в шапке то ли из соболя, то ли из собаки, а напротив 72-летняя Любовь Климович из Дивногорска, которая умудрилась пронести в сумке флаг своей газеты. В итоге никому из них микрофон так и не дали.

— This yours? , — спрашивает у меня мужчина в синем костюме, пропихивая мне в руки табличку «Кубань» с соседнего кресла.

— No, — отвечаю я ему, понимая, что это весь мой арсенал английского для диалога с ним.

— Okay.

Мужчина запихал «Кубань» под кресло, закинул ногу на ногу, узнал у меня, откуда я, сказал что-то типа «So long» (точно я так и не понял) и завёл вульгарный диалог с женщиной из SkyNews, сидящей через три кресла от него. Само собой, на английском.

— Извините, вы сели на моё место, — к креслу подошёл журналист из Кубани.

— Сорри, ай донт андестенд рашен, — произнёс иностранец и продолжил пренебрежительный разговор с коллегой. На самом деле всё он «андестенд». Через пару минут после инцидента он на ломанном, но достаточно «русском» русском языке разговаривал с оператором неподалёку.

— Молодой человек, вы же видели, как я клал сюда свою табличку? , — спросил журналист у меня. Я подтвердил. Иностранец, одержав поражение ещё до начала войны, покинул поле боя. Американец, наверное — Совсем ошалели. Спасибо, — обратился мужчина ко мне, — Максим.

— Лёша.

***

К трибуне Пескова сбежались репортёры. Что их так привлекло я так и не понял. Видимо, сам Песков, который спешно появился и также спешно покинул зал. Рядом с толпой энергично жевал жвачку директор «Первого» Константин Эрнст, больше на мероприятии его видно не было. Наверное, уехал домой смотреть прямую трансляцию.

— До начала пресс-конференции остаётся пять минут.

Журналисты заняли места, вошли ведущие и гримёры. Крупный мужчина размерами примерно два на два занёс в зал стакан и поставил его на стол у кресла президента. Гримёры ушли. Зазвучали фанфары. Вошёл Песков.

Тишина. Такая, словно все забыли, как дышать. И я тоже. На минуту показалось, что повеяло холодом, будто от ветра где-то настежь распахнулась дверь.

Из-за кулис вышел Владимир Путин.

***

В моей семье считалось не принятым смотреть новости и всё около политическое по телевизору. Мама говорила, что и без того сильно устаёт на работе, а отца больше интересовали погони с перестрелками, чем уровень ВВП и рост доллара, который они в жизни ни разу в руках не держали.

Помню, когда мне было лет десять, родители сказали, что «Спокушек» (так мы с сестрой называли «Спокойной ночи, малыши») сегодня не будет — вместо Степашки будут показывать президента.

Я тогда сильно на него обиделся: не мог он что ли утром выступить, пока я в школе был? Но всё равно остался с мамой смотреть телевизор.

На экране старенького LG, стоявшего на полу, то и дело мелькали красивые женщины и мужчины в пиджаках. Они были не похожи на тех взрослых, которых я знал: ухоженные, в чистой дорогой одежде. Городские одним словом (даже учителя в моей школе на их фоне выглядели безработными).

О чём они разговаривали с президентом я не особо понимал, словно было на каком-то другом языке, который знали только взрослые. Мама постоянно ругалась на журналистов, мол вопросы задают неправильные. Наверное, она была права. Мама ведь всегда права. А я в это время не мог отвести глаз от величия всех тех, кто хоть и ненадолго, но смог увидеть президента так близко.

— Вот, Лёшка, будешь хорошо учиться, вырастешь и тебя тоже будут по телевизору вместе с Путиным показывать, — с ухмылкой произнёс отец.

Вырос.

***

Как только глава государства вошёл, тишина рухнула стеклом на асфальт. Зал встал. Посыпались аплодисменты и вспышки фотокамер. Журналисты достали телефоны. Все снимают.

Президент бодро подошёл к столу с ведущими. В руках жёлтая папочка с документами. Первой руку жмёт девушке в красном — Екатерине Березовской с «Первого» — потом идёт к Павлу Зарубину с ВГТРК и садится на место.

Началось.

Первые час-полтора были самыми волнительными. Это было заметно, как по задаваемым вопросам, так и по поведению журналистов.

В какой-то момент монументальную дисциплину нарушил чей-то рингтон. Зал, как по указке, повернулся в сторону кресел, от которых исходил шум. Я быстро определил, откуда звук.

Через место от меня сидел чеченец, суровый бородатый мужчина с невероятной выдержкой — за четыре часа пресс-конференции он ни разу не опустил руку с табличкой. Однако на минуту ему всё же пришлось согнуть локоть, чтобы спрятать свой визжащий телефон.

То ли от испуга, то ли от неожиданности мужчина сначала попытался заглушить «звонилку» под ногой, а после, дрожащими руками, он стал водить по экрану, чтобы сбросить звонок. Рука выпрямилась обратно.

Задать вопрос ему так и не удалось, но непередаваемые эмоции получить вышло вполне.

***

Завибрировал телефон. На это раз уже мой. Пришло сообщение от мамы: «О, тебя показали!». Следующий мой проблеск на экране, судя по количеству вибраций, заметила вся родня.

Вообще не помню, чтобы моя семья за последние лет семь делала что-то вместе, сообща. Пускай, и на расстоянии, но всё же. Видимо, Владимир Владимирович, действительно, объединяет.

Я перевел телефон в режим полета, чтобы не отвлекаться, и поднял вверх, чтобы попытаться привлечь хоть чьё-то внимание. По экрану на красном фоне бегали буквы «Владивосток».

Вряд ли на это обратили внимание Путин или Песков, но журналисты в зале заметили точно. Спустя пару минут по рядам начали мелькать маленькие экранчики с похожими «бегунками».

Такие разные, но так легки на подъём.

***

Когда минул четвертый час, я понял, что уеду отсюда без вопроса. Точнее — без ответа. На самом деле, я понял это еще на первом КПП, но надежда умирает последней, главное — её не опередить.

Во Владивостоке уже близилось к полуночи. Видно, что все: журналисты, ведущие да и сам президент подустали.

Песков сообщает, что пора закругляться. В секунду усталость сняло, как рукой. Взбодрились все, включая 72-летнюю Любовь Климович, которая, кажется, давно так не выпрямляла локти.

Из цивилизованного светского общества журналисты превратились в толпу. Животную. Агрессивную. Перевозбуждённую толпу. Люди начали подниматься с мест, выкрикивать, что есть мочи: «СИБИРЬ», «УФА», «ЧЕЧНЯ».

Когда объявили последний вопрос, казалось, что зал вот-вот вспыхнет. Происходящее стало напоминать своего рода «Голодные игры» — побеждает тот дистрикт, кому удастся озвучить вопрос. Остальные — выбывают.

Лишь один человек в зале продолжал сохранять величественное спокойствие в ожидании конца, за которым последует новое начало. И это не я.

Алексей Писарев