Как жилось во Владивостоке во время ВОВ: откровенные воспоминания приморцев

Жители Приморья, которые застали Великую Отечественную воочию, рассказали о своём детстве в военные годы. Как жилось юным приморцам и что они вспоминают с теплом, несмотря на все тяготы, читайте в материале «Восток-Медиа».

Истории от ветеранов Великой Отечественной становятся печатной хроникой. Рассказы их детей, племянников, братьев и сестёр, росших в тылу, передают родители детям и бабушки и дедушки внукам. Редакция «Восток-Медиа» собрала некоторые из них в отдельный материал.

К сожалению, не все дети войны смогли в этом году рассказать свои истории сами. Несколько из них принадлежат родственнице корреспондента «Восток-Медиа».

В 2024 году ей было бы 94 года. Войну, какой она была в тылу, она запомнила от и до. Подростком трудилась на фабрике, встречала маму после долгих смен на заводе, писала письма на фронт. После войны врач прописал ей «лекарство для набору веса»: сметану, хлеб и пиво. Семья пережила свою личную трагедию: дядя долгие годы числился пропавшим без вести. Внучке и правнучке о детстве и юности в трудные годы она рассказывала то смеясь, то плача. Всегда загадывала одно: хоть бы не было войны.

Одна из историй, которые она рассказывала, смеясь:

«В сороковых мы жили на Океанской. Мама работала в городе, а я, пока все домой не вернутся, ходила за водой, по хозяйству что-то делала, чтобы к вечеру всё готово было. Пошла как-то на речку, а уже к весне дело шло, и взяла и провалилась. Если бы мимо дядька не проходил, так бы и потонула. Увидел меня, кинулся на помощь, из воды кое-как достал, а я реветь. Переживала, что мама наругает: воды-то я не в ведре принесу, а в валенках и тулупе, еще и в школу идти будет не в чем — все мокрое и холодное».

О том, приходилось ли голодать, бабушка чаще всего рассказывала так:

«Бывало, что есть почти нечего было, хлеб пекли почти что из всего. С картошкой, с крапивой бывало. Жёсткий такой был, но тогда казался очень вкусным. На косогорах картошку садили, в лес ходили, собирали всё, что можно. С тех пор очень люблю ходить по грибы».

В личном архиве есть и другие истории. Несколько месяцев назад о своем отце-фронтовике рассказал тогда — маленький мальчик, сейчас — отставной капитан первого ранга:

«Я уже в сорок первом родился, весной. Папа фронтовик, мама труженица тыла. Меня сестры и братья нянчили, как могли. Как-то спросил, маленький совсем был, ещё военное время было, где наш папа. До сих пор помню, как у сестры глаза поменялись в этот момент. Сказала, папа далеко, но уже скоро приедет. Приехал папа, и потом повезли мы его на поезде в госпиталь в город. Все ранения вылечились, но язва открылась. Сестры-братья уже взрослые были, а я отца так и запомнил очень бледным и уставшим от болезни — другим и не узнал».

То, как сообщили о начале войны, запомнили не только взрослые:

«Помню, как о начале войны объявили. У нас радио висело в коридоре, такое большое черное „ухо“, которое нельзя было выключить — только если провод перерезать. Тогда считали его за роскошь: прямо дома можно новости узнать и передачи послушать. Началось объявление — мама вздрогнула — дядю и папу заберут».

Были, несмотря на страшное время, и теплые воспоминания:

«Всё равно у нас и весело было. Всей округой носились, играли. Прятки-догонялки были для малышни, а мы в военных играли. Никто не хотел быть врагом, все вместе в засаде сидели, операции какие-то планировали. Сидим как-то, слышим — шорох. Насторожились. Шорохов всё больше, они всё ближе. Испугались уже, и как давай бежать. Оказалось, пёс нас нашёл чей-то, за нами рванул с лаем. Мы-то уже напридумывали себе, что на наш поселок правда кто-то напасть собирается».

«Очень мы любили солдат. Всё равно не все на фронте были, в Приморье очень много частей тогда было. Одна совсем рядом, в нескольких минутах. Как мы радовались, когда кто-то оттуда в поселок выходил и с нами историями и чем-нибудь съестным делился. Паёк полагался по тем временам богатый: нам сухари давали, а иногда и ещё что. Как-то раз и шоколад был. Как будто твой родной дядя с подарками приехал. А мы солдатам напоминали их братьев и сестёр, которые остались дома».

«В военные годы все при деле были. Мама на заводе трудилась, сестра после уроков работала на фабрике, нас, казалось бы, малышню, тоже к труду быстро приучили: копать, сеять, полоть приходилось гораздо больше, чем до войны. Тех, кто постарше был, обучали перевязкам, всем ликбезы проводили — почему нельзя, чтобы с улицы свет было видно, как правильно землянку строить, и ещё много всего».

Как-то раз о своем детстве в военные годы рассказала незнакомая женщина — соседка по лавочке на городской площади:

«А ведь раньше здесь площади такой и не было. Был склон, с берега, оттуда, где Корабельная набережная, поднимались напрямик, прямо через место, где мы сейчас сидим. И бегали мы детьми к морю, и прямо в бухте ловили, что получится. Обычно пару мелких рыбешек на нитку с жуком поймаешь, крабов на берегу наловишь, и радуешься — еда! Собирали жестянки, набирали в них морскую воду, и прямо в ней на костре варили. Потом, конечно, животы у всех хватало, кого рвало, кого несло, но всё равно рады были — поесть смогли, да ещё и то, что сами и поймали. Чувствовали себя взрослыми добытчиками. Росла я, можно сказать, прямо тут, в этих дворах, в центре. Дом у нас был намного дальше, но ребятней всегда бегали сюда. В военные годы тут много моряков-иностранцев бывало, у них мальчишки могли что-нибудь съестное найти. Даже не украсть, а взять брошенное — недоеденный бутерброд был деликатесом. Даже тут, вдали от фронта, есть было иногда нечего, хлеб тоже по карточкам давали».

Самый запоминающийся фрагмент беседы:

«Я современные парады, если честно, до сих пор не совсем понимаю. Парад Победы был один. Сейчас нужно больше историй с тех пор рассказывать, вспоминать, что было, чтобы такого больше никогда не допустить. Сердце хватает, когда вижу на машинах таблички „Можем повторить“. Сынки, это не игра в войнушку. Что сказали бы наши отцы и ваши деды?».