Смело жить: актер Иван Синицын — о театре, режиссуре, музыке… И не только

Между прочим, совсем скоро театр откроет серию читок в своем дворике. Так вот завершит цикл читка, поставленная Иваном Синицыным — «Исповедь мазохиста» (18+). Уже не первая проба в режиссуре, заметим…

И почему я не на театральном?

— Помните, как вам впервые пришла в голову мысль, что вы хотите стать актером?

— Да это было само собой разумеющимся. Всегда это знал… Я родился совсем не в актерской семье. Когда был маленьким, года четыре, мама вспоминала, я увидел мультфильм «Бременские музыканты», где Трубадур играл на скрипке, ткнул пальцем в экран и сказал: вот так хочу.

Мама повела меня в музыкальное училище, и меня даже прослушал Владимир Синенко, наш известный композитор.

Но разумеется, в училище не было ничего для таких мелких, как я. Однако несмотря на это, Владимир Иванович записал меня в хор училища и я помню, как пел вместе с большими ребятами… Потом кто-то из педагогов училища взялся учить меня музыке — специально купили скрипку-осьмушку, очень маленькую. И что-то я пиликал…

А когда подрос, мама отвела меня в школу искусств № 6. Я поступил на вокально-инструментальное отделение. А через пару лет моего младшего брата привели в ту же школу. Но на театральное отделение. И когда он играл в первом своем спектакле, а я сидел с родителями в зале, то искренне не понимал: а я-то почему не играю в сказке?

Так и попал в итоге еще и на театральное отделение. К Ольге Васильевне Ищенко. Так и посещал два отделения сразу.

— Педагоги сразу же почувствовали в вас темперамент?

— Да, это правда. У Ольги Васильевны вообще талант находить и раскрывать способности у детей.

— Вы помните свои первые роли?

— Сильвио в «Труффальдино из Бергамо», в «Две стрелы» играл, в «Майская ночь, или Утопленница» бегал в красной свитке…

И понимаете, для меня не было вопроса, кем быть. Как-то так оно с самого начала было ясно, что я пойду в артисты.

Конечно, я читал много, особенно любил всякие энциклопедии, иногда думал, не пойти ли в археологи, например, но потом все это уходило, а тяга к актерской профессии оставалась. Вопрос был только один: музыка или театр или и то, и другое… Я окончил школу искусств по классу скрипки и театральное отделение…

— Как отнеслись ваши родители к решению пойти на актерский?

— Мои мама и папа далеки от этого мира, но в мою жизнь решили не вмешиваться и дать мне возможность строить ее самому.

Да, наверное, они переживали, что сын выбрал такую непонятную работу, да и до сих пор переживают, но — это ведь все родители так…

Ремесло и тяжелый труд

— А когда вы поняли, что актерский путь отнюдь не усыпан розами, а скорее — шипами?

— Да еще в школе искусств. Да, там мы работали над постановками в режиме «лайт», облегченно, но уже тогда я понимал, что это большой труд — актерство, а не лепесточки и цветочки.

То есть когда я пришел в академию на экзамены, иллюзий у меня не было. Было, скорее, смирение — начал, так иди, трудись и трудись. Вообще школа искусств мне многое помогла осознать. Занятия музыкой — это ведь повторение и терпение, повторение и терпение… Помню, я скрипку иногда просто ненавидел! Хотелось идти гулять, играть на улице, а надо было играть гаммы. Стоял и играл. Так что никаких иллюзий. Помню, некоторые из тех, кто со мной поступал, искренне думали, что артист — это человек-праздник, что это просто ежеминутный Филипп Киркоров какой-то… А я понимал, что иду учиться технике, ремеслу и что на этом пути будет много будничного. Я шел изучать механизмы «как это работает».

— Легко ли вам было учиться?

— Я поступил на курс Ирины Михайловны Лыткиной, замечательного мастера. И у меня все получалось.

Другое дело, что школу я окончил в 16 лет и сразу пошел в академию. Там однокурсники в целом старше, а еще подчас меня просто по-подростковому «заносило», переходный возраст бушевал. Так что я не только профессию получал, из меня лепили взрослого, да я и становился взрослым, учился понимать и принимать себя. Знаете, как бывает сложно, когда тебе надо подготовить отрывок из роли по своему выбору и ты уже нафантазировал себе, но подходишь к зеркалу — и там стоит не мальчишка, который хорошо бы вписался в выбранный образ, а взрослый молодой человек да еще и со специфической внешностью. Тот еще Ромео, скажем откровенно. И приходилось искать другие отрывки…

— Когда вы учились, думали, в какой театр Владивостока хотели бы пойти работать?

— Нет. Только если бы это был МОЙ театр (смеется). У нас была компания, мы придумывали перфомансы… Режиссерская жилка всегда во мне была, я еще в детстве во дворе с ребятами выдумывал целые истории, назначал всем роли и требовал, чтобы они играли так, а не иначе… Создавал свои миры…

В школе организовывал группы, мы играли свою музыку…

После выпуска я уехал в Пермь и работал в театре «У моста», правда, совсем недолго, около полугода. Но эти месяцы мне очень многое дали… Театр «У моста» очень крутой, я обрел там удивительный опыт, впитывал все как губка… Там я понял, что такое магия театра и почему он создает миры…

Потом я вернулся во Владивосток.

— И пошли в театр молодежи?

— Меня привел Алексей Хаснутдинов. Просто посмотреть на репетицию. Пришел. Посмотрел. Потом Алексей говорит: «Анастасия Федосеева ставит новогоднюю сказку, нужен актер, поможешь?». Помог. Потом в еще одну постановку, потом еще… Затем мне предложили поработать в театре в Магадане — и я уехал. Как пел Высоцкий, сам, не по этапу. А перед отъездом из Магадана позвонил Юрию Гончарову и спросил: я вот возвращаюсь во Владивосток, место найдется? Он ответил — да.

Вот так все и завертелось…

— У вас ярчайший темперамент, внешность колоритная… Как бы там ни было, но факт: Ромео — это не про вас. Так вот, довольны ли вы тем репертуаром, в котором заняты?

— Далеко не всегда. Поэтому и придумываю что-то сам, сам для себя пишу истории…

Идеи приходят ночью…

— Как режиссер вы поставили уже несколько работ, и первой из них была «Сказка сказок». Как все начиналось?

— Ко мне большинство идей приходит ночью, когда лежишь, думаешь… Вот так лежал и вдруг вспомнил, как мне рассказывали, что те сказки братьев Гримм, которые мы знаем с детства, на самом деле — лишь отдаленное переложение, а оригиналы куда менее детские и куда более… средневековые, что ли. Мне стало интересно найти первоисточник. Как раз в то время я принимал участие в проекте Вячеслава Стародубцева в «Мариинке» — «Марфа», поговорил с ним, он сказал, что можно поискать на книжных развалах в Питере. И когда я там оказался в отпуске, стал искать. И даже нашел — но вовсе не первоисточник, а нечто другое. Просто кто-то решил стать соавтором братьев Гримм и дописал их сказки. Но это же не то!

В Питере я познакомился с Петром Окуневым, который тоже очень заинтересовался моими поисками… И даже сказал — если чего надумаешь, зови меня. Вот так, какое-то время спустя, я докопался до Джамбаттиста Базиле и его сборника — первого в истории Европы сборника народных сказок. Сказки он записал так, как услышал. Именно их впоследствии обработали и перевели на немецкий братья Гримм. Как только я начал читать этот сборник, в голове стали появляться картинки, как это должно быть и как надо ставить. Я даже актеров на все роли подобрал в голове… А потом Владимир Мунько травмировал ногу. И на его место я позвал Николая Тирищука. А вместо Марии Зизенковой, которая тоже заболела, не мог никого найти. Думал, думал и вдруг в голове всплыл Илья Апанаев! Я понял, что он сыграет этот женский персонаж лучше всех. Помню, в каком шоке были Игорь Селезнев — директор театра и Лидия Василенко — художественный руководитель, когда я им озвучил решение. Но все сложилось, как надо.

Петр Окунев создал замечательный облик спектакля, мы с ним смотрим в одном направлении и понимаем друг друга.

— Вы удивились, когда спектакль вошел в репертуар театра?

— Да оно все к тому и шло… Вот так нескромно (хохочет). Просто вся жизнь — игра, и ты просчитываешь что-то вперед, а иногда пускаешь на самотек — и все равно все получается…

Затем был проект, посвященный Маяковскому, где я был и режиссером, и актером, и даже сценаристом…

— Будете ли вы продолжать серию «Поэт у микрофона», которую начали Маяковским?

— Надеюсь. Я задумывал цикл — Цветаева и Пастернак еще. Мне очень близки эти личности — Маяковский, Пастернак, Цветаева… Так смело жить — это надо уметь.

Но пока я в поиске тех актеров, которые бы сделали это так, как я это вижу…

— Как актер вы послушны воле режиссера или стараетесь свои предложения выдавать?

— Нет, я слушаю режиссера, прислушиваюсь к его словам и отношусь уважительно. Да, бывает, предлагаю свои идеи, но только тогда, когда вижу, что без этого не обойтись.

В лесу с фонариком

— Легко ли вам сдерживать свой темперамент, если этого требует ваш образ?

— Ой, не всегда, не всегда… Бывают разные моменты… Если моя натура соперничает с натурой героя, то это уже моя работа — найти решение. Когда мы делали «Ревизора», Станислав Мальцев требовал, чтобы мой герой был глупым и наивным, но при этом интуитивно понимающим обстановку. А я по натуре совсем не такой, я все держу под контролем, рассчитываю стратегию… И у меня Хлестаков выходил коварным злодеем. Вот и пришлось с собой бороться, чтобы исполнить волю режиссера.

В этом смысле мы с Лидией Василенко отлично понимаем друг друга и нам легко работать. У нас бессловесная коммуникация, понимаем друг друга без слов.

— Вы и с музыкой не расстаетесь, верно?

— Я пытался… Просто в какой-то момент — когда заканчивал школу, стоял вопрос: музыкальное училище или театральный факультет? Я занимался скрипкой с великолепным мастером – Александром Петровичем Боргардтом, и надо было решать всерьез…

— И вы бросили монетку?

— Нет. Просто понял, что в театре все равно не расстанусь с музыкой, буду что-то делать в этом направлении. В театре же полно музыки. А вот в оркестре на скрипке темперамент проявить не особо удастся… Так вот и решил.

И да, музыка по сей день со мной, я пою в «Выездной процедурной бригаде». Собственно, ребята сами на меня вышли, пригласили — так оно и завертелось. Мы исполняем каверы, доля творчества присутствует, но это все же немного про другое история.

— Актер, режиссер, вокалист… Вам этого хватает для самореализации?

— Да что вы, все время еще чего-то хочется. Вообще творческим людям это свойственно: ты все время чем-то недоволен в себе, в работе, всегда чего-то не хватает. У меня ни разу не было, чтобы после спектакля я был доволен тем, что сделал. Нет, все время кажется, что недодал, недокрутил, вот тут можно было лучше… И надо только стараться делать все максимально честно, ориентируясь только на свои чувства… Это как будто ты в лесу со слабеньким фонариком бредешь, только кожей, чем-то внутренним чувствуя, правильный путь или нет…

— Вы сам себе самый строгий критик?

— Я и моя бабушка. Она все время скептически меня оценивает — и хочется быть лучше…

— Как вы думаете, какой же путь вы в итоге выберете дальше — режиссуру или актерство?

— Не знаю. Совсем не знаю. Я пока думаю: а надо ли оно мне? Дома сочиняю музыку на компьютере… Придумывать мне нравиться. Но я понимаю, что если начинать заниматься режиссурой всерьез, то вот сейчас уже, не откладывая. Ехать учиться — к тому мэтру, к которому я хочу, а это ж совсем непросто… И разочароваться страшно — вот приеду к мастеру, а он окажется не таким, как я себе представлял. Страшно… Надо найти такого человека, с которым мы бы смотрели в одну сторону… Тогда он сможет показать мне те инструменты, которыми он работает, а я смогу пойти дальше и найти свои…

— Театр. Музыка. Еще спорт. Сколько же часов у вас в сутках?

— Иногда мне 24 не хватает, хочется, чтобы было побольше. Я поспать люблю, а времени мало. Между репетициями стараюсь ухватить… А еще и почитать хочется, я без чтения не могу… Вот недавно купил книгу Конфуция, будет, что прочесть в отпуске.

— Вы живете наотмашь?

— Да. Человек раскрывается в экстремальных ситуациях, значит, надо их создавать.

— Хм. Смело жить?

— Да. В каком-то смысле это мой девиз.