Корона из пайеток и поролона: настоящие волшебники работают во Владивостоке

В театре всё не то, чем кажется. Эту истину твёрдо знает наш собеседник — Артём Варлашкин, ведь он трудится в мастерских жёстких декораций и бутафории Приморской сцены Мариинского театра. Именно Артём и его коллеги создают всё, решительно всё то, что зритель видит на сцене: от камня на дороге до жареного поросёнка на царском пиру. А уж из чего они это делают — вот вопрос самый интересный.

Бутафоров в России готовят только в одном учебном заведении в Санкт-Петербурге. Так что нет ничего удивительного в том, что во многих театрах страны — особенно за Уралом — в цехах, которые создают весь реквизит для спектаклей, работают талантливые, уникальные люди — самоучки, ставшие настоящими волшебниками. И Приморская сцена Мариинского театра не исключение.

Когда б вы знали, из какого сора

— Артём Владимирович, вы пришли работать в театр в 2014 году, верно?

— Да. Артистом в труппу миманса. Это ещё был Приморский театр оперы и балета. Полгода играл в мимической труппе, а потом кто-то из коллег увидел, что я делаю изделия из камней — колье, браслеты. Я этим занимался давно, ещё когда выступал в танцевальном коллективе: мы там все делали сами, и костюмы шили, и украшали.

Меня спросили: хочешь перейти в бутафоры? Я говорю, не хочу со сцены уходить, но попробовать себя в новом деле не против. Вот так семь лет я совмещал: работал на сцене актёром в мимическом ансамбле, а за сценой — бутафором. А потом уже окончательно выбрал бутафорию.

— За эти годы вы где-то учились или все приходило с опытом?

— Больше с опытом. Читаешь что-то, что-то в Интернете подглядишь, а главное — я же на сцене работал, понимал, какая нужна бутафория. Например, если артист что-то бросает во время спектакля, то эта вещь должна быть крепкой, чтобы пережить и 10, и 15 бросков об пол. И к тому же не потерять внешний вид.

— Сколько человек вместе с вами трудятся в бутафорских мастерских?

— Нас пятеро. Три художницы, я и наш коллега, который недавно присоединился к коллективу. Также в соседнем помещении с нами работают два сварщика и два столяра. В мастерские я перешёл в октябре 2023 года, до этого работал в цеху непосредственно в здании театра.

— А какие вообще нужны бутафору знания? Химия, геометрия, физика?

— Геометрия — разумеется. Это очень нужно. Химия — да. Сейчас появилось много новых материалов, да и вообще полезно знать, как один материал взаимодействует с другим, уметь правильно смешать ту же эпоксидную смолу, понимать, как разные краски входят в реакцию с лаками и так далее. Очень нужны исторические знания, ведь действия многих спектаклей происходят в прошлые века. Недавно нам, например, к спектаклю «Дон Паскуале» (12+) требовалось сделать «рекамье». Выяснили, что это — кушетка со спинками в изголовье и в ногах, причём обе спинки вывернуты наружу.

Подчас приходится искать ответы на очень необычные вопросы. Например, как смешивать бетон с жидким стеклом…

— Хм. Эпоксидная смола, жидкое стекло… Вы точно работаете бутафором?

— Я иногда говорю, что мы с коллегами работаем волшебниками. Потому что берём какую-то, простите финтифлюшку: скрутили её, свертели, покрасили — и получилась красота!

Тут нужно иметь определённый склад ума, видеть, как можно сделать ту или иную вещь, не усложняя процесс.

А в работе мы действительно используем очень разные материалы. Например скульптурные формы делаем из утеплителя изопинка. Он очень лёгкий. Склеиваем листы, вырезаем нужную форму, обклеиваем тканью, красим под мрамор или под камень. Кстати, недавно открыл для себя такую отличную вещь, как сухие строительные смеси, например, бетон с песком и клеем. Его размешиваешь, покрываешь им форму — ну натурально как камень смотрится! Серый, с шероховатой текстурой.

— Как вообще строится работа над бутафорским оформлением спектакля?

— Всё начинается с задумки художника-постановщика и режиссёра, разумеется. Сначала мы получаем эскизы от художника, рассматриваем их, общаемся, уточняем детали. Затем приступаем к работе.

Уже на стадии завершения ещё раз общаемся с художником, уточняем все мелочи, все детали, вплоть до того, должна ли из гитары торчать оборванная струна…

— Слушайте, я вот только сейчас поняла, что та гитара, с которой, например, в балете «Дон Кихот» (12+) на сцену выходит Базиль, она же вами сделана… Это не настоящая гитара!

— Ну конечно. Он же подкидывает гитару, а у настоящей другой центр тяжести, смещённый к грифу, она полетит по другой траектории. Мы делаем облегчённую версию, чтобы она летела красиво и никого не прибила, если заденет вдруг артиста.

— А еда? В той же «Царской невесте» (16+) пир — там же все эти поросята жареные аппетитные и прочее — ваши изделия?

— Конечно! Знаете, для детского спектакля как-то делали торт: так он был таким натуральным с виду, что его хотелось прямо съесть.

Или иногда требуется сделать пирожки для спектакля. Делаем. Такие аппетитные…

— А тарелки? Золотые, в той же «Царской невесте»?

— Тоже бутафория. На сцене вообще не должно быть ничего стеклянного, фарфорового и бьющегося. Это элементарные требования безопасности. У нас только в «Пиковой даме» (16+) есть старинная чернильница в одной из сцен, вот там гранит, латунь и маленький стеклянный флакончик.

— А приходилось ли делать бутафорию из совсем неожиданных материалов?

— Расскажу, как мы делали корону Российской империи. В «Пиковой даме» появляется императрица в сцене бала, и она должна быть в той самой парадной короне.

Так вот, наша корона — это пластик, поролон, крышка от пятилитровой бутылки с водой, 3D-пайетки, снятый с босоножек женских фрагмент зеркального пластика, кусок хрусталя от люстры… Все выкрашено в нужные цвета и в итоге так здорово смотрится — от настоящей издалека не отличите!

— Боже мой… Вспоминается ахматовское «когда б вы знали, из какого сора растут стихи»…

— Знаете, у меня в мастерских полно «сора». Вот идёшь, бывает, смотришь — ветка лежит. А ты понимаешь, какая из неё выйдет дивная трость. Или изогнутый кусок металла — отличный курок для арбалета получится. И вот таких «фиговинок» на складе полным-полно. Казалось бы, вынести бы всё это на мусорку, но… В один день тебе говорят: нужно сделать то-то и то-то, а у меня уже и все подходящие детали есть!

Срочно чиним море

— А вообще весь реквизит на сцене — дело рук вашего цеха?

— Сейчас да. Раньше кое-что мы заказывали в Санкт-Петербурге, а теперь всё делаем на месте. Вот «Дон Паскуале» — наша работа на все сто.

— Часто ли вам требуется соблюдать достоверность до последней детали при изготовлении бутафории?

— Бывает. Руководитель балетной труппы Эльдар Алиев, например, в этом смысле по-хорошему скрупулёзен, и если он говорит: здесь должна идти бахрома золотая и определённой длины, то так мы и делаем.

Но бывает и иначе, когда художник говорит: Артём, нужно то-то и то-то, что касается деталей, то здесь я доверяю твоему вкусу. И тут главное — удержать фантазию, не заиграться.

— Долго ли идёт работа над оформлением одного спектакля?

— Ну вот, например, над «Доном Паскуале» мы работали с начала весны. Полгода. Все эти арки, проходы, центральный картуш (орнаментальная окантовка в виде свитка со свёрнутыми углами. — прим.авт.) вырезанный, ангелочки, виньетки…

— И я смутно подозреваю, что не гипсовые… Да?

— Всё верно. Однако всё прекрасно выглядит. Только пальцем лучше сильно не тыкать, дырку можно сделать (смеётся).

— Внешний облик спектакля, я так понимаю, всё-таки утверждается тогда, когда всё на сцене выставлено, когда вся картина видна в совокупности…

— Да. И бывает, что именно в этот момент художник или режиссёр решают, что надо бы что-то добавить. А бывает, что и через пару лет существования спектакля такие решения приходят. Вот шёл у нас балет «Жизель» и шёл, а потом режиссёр говорит: вот в эту сцену нужен пень. Деревянный пень. Чтобы именно на него герой бросал шпагу и плащ, а то он в кулису их бросает, это некрасиво.

Что делать? Делаем быстренько пень!

— А приходится ли вам думать о том, что вещь, которую вы делаете, была лёгкой, например? Даже если это внешне мраморная статуя?

— Естественно. Особенно в балете, там вся бутафория, особенно, с которой работают артисты, должна быть лёгкой. И еще мы обязательно думаем о наших коллегах — монтировщиках, ведь на их плечи в итоге ложится забота о том, чтобы принести ту же статую, установить на сцене.

— Часто ли приходится ремонтировать ваши изделия?

— Частенько. Ну монтировка-размонтировка такой процесс, что без вмятин или чего-то подобного не обходится, почти всегда приходится что-то быстро приводить в порядок. Периодически мы даже дубли делаем — для репетиций. Они, конечно, не такие красивые, но формы повторяют точно.

Или вот на спектакле «Корсар» (6+) нам регулярно приходится чинить… море. Это очень лёгкая газовая ткань, которая легко цепляется за «плывущий» по ней корабль. Кстати, если бы кто заглянул в это время за кулисы, то увидел бы, как с одной и с другой стороны по три монтировщика изо всех сил изображают «волнение» на море (смеется). Вот во время волнения ткань и рвется. И чинят ее прямо за кулисами.

— Сильно ли вы зависите от смежников, так сказать?

— Мы все в театре взаимосвязаны. Чтобы получилась большая декорация, сварщики должны сделать каркас, потом столяры его обшивают деревом, и после этого мы на деревянной основе начинаем какие-то скульптурные формы выкладывать… Бутафорский цех — последнее звено, после нас — сразу на сцену.

Но и с другими цехами мы тоже тесно связаны. Например, на костюмы надо сделать что-то типа кольчуги. Или вот в «Иоланте» выходят рыцари с копьями, а на них штандарты красивые. Так вот девочки в швейном цеху штандарты вышили, а копья — это уже наша зона ответственности. И так далее.

И зазеленела кираса

— Кочует ли бутафория из спектакля в спектакль?

— Нет. У каждого спектакля есть паспорт, где прописана вся бутафория, весь реквизит. Ну, а если спектакль снимается из репертуара, то тогда часть предметов уходит на склад и это называется «подбор». Его в основном используют на репетициях, редко, но могут что-то включить в новый спектакль, но тогда уже он будет вписан в паспорт этой постановки.

— А какие самые сложные предметы вам приходилось изготавливать?

— Ну вот в «Дон Паскуале» была наша первая полномасштабная большая декорация. Было страшновато за неё браться. А когда сделали, я говорю коллегам: да мы с вами монстры! (смеется). Ну или как-то нам для детского спектакля пришлось сделать русскую печку. Взяли большой куб из декораций к первой в нашем театре постановке «Лебединого озера» (12+), сделали трубу, все отверстия вырезали… Вот и печка готова!

— А бывает, что что-то приходится переделывать?

— И не раз. Нагрудник вот для «Дона Паскуале» пять раз переделывали, пока добились того, чего хотели, разные материалы пробовали. Про один из вариантов нам даже сказали, что он похож на батарею (смеется).

— Насколько бутафория легко хранится, бывают ли с этим проблемы?

— Бывают. Наш приморский климат способствует. Как-то у нас кирасы — оп, и зацвели зеленым цветом, плесенью покрылись. Поэтому мы очень многие вещи специальным раствором обрабатываем. А кирасы пришлось доводить до ума — вытравливать плесень, специальной краской покрывать.

— Облегчили ли современные материалы жизнь бутафоров?

— Конечно. Ведь, например, у папье-маше того самого пресловутого каждый слой по два дня сохнет. Вот и представьте, сколько дней нужно, чтобы 30 слоев набрать.

Мы вообще следим за тем, какие новые материалы появляются, заказываем нашим службам, пробуем…

— Мечтаете ли вы о том, чтобы появились какие-то технологии или материалы, которые ещё больше облегчили бы вам жизнь?

— Хорошая вещь, конечно, 3D-печать… Но у меня есть опасение, что она обесценит бутафорию… Исчезнет прелесть, аура и флёр ручной работы, в которую ты вкладываешь душу, эмоции…

— А когда вы как зритель в зале сидите, допустим, в другом театре, вы на бутафорию обращаете внимание?

— Конечно! Иной раз даже думаю: как бы за кулисы попасть, потрогать да понять, как и из чего это сделано.

— Гордость за свою работу, когда идет спектакль на Приморской сцене, испытываете?

— Я, бывает, даже друзей приглашаю на ту или иную постановку и шепчу им в процессе: а вот это я сделал, ты оцени, какая красота. (смеется)